Анастасия Дробина - Дорогой длинною

Я - стучать, вопить… Откройте, кричу, грех это смертный…

– Что - грех?.. - одними губами спросила Настя. И опрометью кинулась к двери. Грохот кулаков по мёрзлому дереву сотряс тишину дома.

– Зина! Открой! Открой, это я, Настя! Отвори, бессовестная, что ты вздумала?! Отопри!

Дом молчал. Фенька снова завыла, зажав пальцами рот.

– Замолчи!!! - Настя спрыгнула с крыльца и, проваливаясь в снег, бросилась к черневшему в глубине двора сараю.

Стешка и Фенька, переглянувшись, помчались следом:

– Куда ты, куда?

Но Настя уже бежала обратно, едва удерживая в руках тяжёлый топор-колун.

– Помогите! Окно выбьем!

– Ой, не нады-ыть… - снова заблажила Фенька. - Я лучше за дворником сбегаю, не смогете вы…

– Поздно за дворником! - Настя тяжело дышала. - Помоги мне!

– Да ты же не поднимешь его, безголовая! - вскричала Стешка, но Настя уже волокла через двор обледенелый бочонок, валявшийся у забора.

Стешка и Фенька тоже вцепились в него, вместе прикатили под светящееся окно. Бочонок был поставлен на "попа", Настя, сжимая в руках топор, взобралась на него. Стешка, громко ругаясь от страха, держала качающийся бочонок, а Фенька благоговейно придерживала балансирующую на нём Настю за ноги. Чугунный обух ударил в окно. Брызнули осколки, затрещали рамы. Покачнувшись, Настя занесла топор снова, но на этот раз не удержала его. Тяжёлый колун, сокрушая рамы, упал в комнату, а Настя свалилась с бочонка, увлекая за собой Стешку и Феньку. Платок сорвался с её головы, причёска рассыпалась.

– Живы, Настасья Яковлевна? - шёпотом спросила горничная.

–Жива! - Настя вскочила. - Быстрей, подсадите меня!

– Куда, бешеная?! Там осколки торчат!

– Я платком завяжусь! Да живее вы, курицы! Кому я говорю!

Настя завязала лицо платком, оставив лишь щель для глаз. Фенька нагнулась, подставив широкую спину. Настя взлетела по ней, как по ступенькам, и, путаясь в отяжелевшем от снега подоле платья, забарахталась на подоконнике.

– Подтолкните же!

Кинувшаяся на помощь Стешка тоже взобралась на спину горничной и, по-извозчичьи ухнув, так толкнула сестру, что Настя тут же исчезла в окне – мелькнули только ноги в меховых сапожках. Глухой звук падения, крики:

"Зина! Зинка, где ты?!" - и тишина.

Стешка, сидя в снегу, задрала голову. С сомнением посмотрела на ощетинившееся осколками окно. На одном из них повис красный клочок Настиной шали. Стешка вздохнула и перекрестилась:

– Ну, кобылища, подставляйся. Полезла и я.

Горничная, слезливо причитая, снова согнулась в три погибели. Стешка, пыхтя, перевалилась через подоконник, кулём плюхнулась на пол комнаты.

Первым делом ощупала лицо, волосы.

– Степанида Трофимовна! - раздался плачущий голос снаружи. - А мнето что делати?

Стешка высунулась в окно:

– К нашим беги! На Живодёрку! Буди всех, кто есть!

На полу темнели следы сапожек Насти. Стешка помчалась в глубь дома, оглушительно взывая:

– Настька, Настька, где ты? Отзовись!

Ответа не было. Стешка ворвалась в большую нижнюю комнату. Ахнув, замерла на пороге.

На диване сидела Зина Хрустальная. Перед ней стояла Настя и молча, с остервенением трясла её за плечи. Зина не сопротивлялась, её голова безвольно моталась из стороны в сторону, из-под распущенного корсета была видна грудь, край рубашки. Глаза её были плотно зажмурены.

– Живая она? - хватаясь за косяк, пискнула Стешка.

– Чего напилась, дура?! - вместо ответа выкрикнула Настя. Зина молчала, и Настя с размаху отвесила ей две пощёчины. - Чего, я спрашиваю, глотнула? А? Говори же!

– Вот чего! - завопила Стешка, кидаясь под стол и появляясь оттуда с пустым стаканом.

Настя вырвала стакан, понюхала, побледнела:

– Керосин, что ли? Ах, дура несчастная…

– Хасия-я-я-м [33] пропали … - заблажила перепугавшаяся Стешка.

Настя резко повернулась:

– Замолчи! Беги на кухню, ищи молоко!

Стешка с топотом понеслась на кухню. Там, в потёмках, не сразу догадавшись зажечь лампу, принялась крушить Фенькины полки в поисках молока. Падали тазы и миски, бился фарфор, с грохотом катился по полу медный бидон, опрокинулась корзинка с яйцами, и липкое месиво растеклось по полу. Когда Стешка с корчагой молока примчалась назад в комнату, Настя уже сидела на диване, а Зина лежала поперёк её колен.

– Не могу больше, девочка… не могу… Оставь, хватит… - хрипло, со стоном говорила она.

– Можешь! - кричала Настя. - Ещё раз надо! Ну! Пальцы в рот суй и давай!

Давай, проклятая!!!

Два сдавленных звука, бульканье. Стешка, поморщившись, отвернулась.

– Тряпку принести?

– Потом. Давай молоко! - Настя откинула с лица волосы, протянула руку.

Взяв стакан, тихим, свистящим голосом приказала Зине: - Пей, дура несчастная, не то задушу!

Зина молча начала глотать молоко. Стакан плясал в её трясущихся пальцах, молоко бежало по подбородку, каплями стекало по чёрному бархату платья. Настя сидела рядом, глядя остановившимися глазами в стену.

Примчавшаяся на Живодёрку Фенька сначала кинулась к Большому дому. Через пять минут буханья кулаками в дверь и истошных воплей на крыльцо вышла заспанная кухарка. Протирая кулаком глаза, она объявила, что "господа в гостях, сегодни никого не будет, а боле ничего знать не могём".

Фенька бросилась к Макарьевне. Та сразу же побежала будить Илью – единственного, кто ночевал сегодня дома. Илья не пошёл к Фёдоровым, поскольку два дня назад поругался с одним из них на Конной площади изза жеребца: дело чуть не дошло до кнутов. Спать одному, без Кузьмы, на широких нарах было одним удовольствием. Макарьевне пришлось довольно долго трясти Илью за плечо, прежде чем он открыл глаза.

– Чего надо, мать?

– Парень, проснись! Илья, вставай! - Макарьевна со свечой в руке была похожа на испуганное толстое привидение. - Там у Зины вашей беда!

– Я-то при чём… - спросонья пробурчал было Илья и перевернулся на другой бок, но Макарьевна решительно сдёрнула с него одеяло.

– Поднимайся, разбойничья морда! Настя велела сей же час бечь туда!

– Настя? - Илья тут же вскочил. - Она не у Балычей разве?

– Не знаю ничего! Вставай да беги!

Ничего не понимая, Илья оделся, выскочил на улицу и понёсся в Живодёрский переулок. Фенька, побежавшая было следом, безнадёжно отстала, и во двор Зины Хрустальной он влетел один. Остановился, растерянно осмотрелся. На снегу перед крыльцом словно рота солдат маршировала: всё было истоптано. Кругом валялись какие-то тряпки, одежда, и кружившая по двору пурга почти целиком засыпала их. Входная дверь была заперта, а под светящимся окном лежал мёрзлый бочонок. Илья подошёл, изумлённо осмотрел блестевшие осколки стекла, обломки рам. Задрав голову, заорал: