Андрей Малютин - Путь оракула

– Сюда, сюда, – закричал я, стаскивая старика на пол, чтобы приступить к реаниматологическому пособию, – скорее, человек умирает. – Но приемное отделение было пустым. Кроме меня и трупа здесь никого не было.

Вечером этого дня, дождавшись, пока уйдут врачи из отделений, я поднялся в терапию. Пройдя в палату к Лие, я пододвинул стул к ее кровати и сел. Девочка лежала и читала журнал «Здоровье». Лица ее не было видно.

– Лия, – тихо произнес я, – тебе уже сказали про папу? – Я сильно волновался. Собственно говоря, я пришел сюда, чтобы утешить ребенка.

– Нет, мне ничего не сказали, – не отрываясь от чтения, прошептала она, – нояи без этого все знаю. Мой отец умер, так? – Она опустила журнал и посмотрела на меня полными слез глазами. – Мне тяжело, Витюша, я знаю многое, что не хотела бы знать. Я знаю то, что не могу видеть. Кто-то словно вкладывает в мой мозг информацию, и я не могу этому противостоять. Я плачу не по тому, что умер мой приемный отец. Да, я знаю это, но никогда не показывала вида, потому что люблю его. Я видела его душу, она сейчас несется сквозь прозрачные сферы тонкого мира на положенное ей место. И там, на положенном ей иерархическом уровне, она будет пребывать в спокойствии и ждать своего часа. Я плачу, потому что не пойму, за что и для чего мне все это? – Девочка откинула в сторону журнал, и, сев на кровати, крепко обняла меня за плечи. Просидев так около пяти минут, она расцепила руки и отпрянула от меня. – Ну, все, все, забудь то, что слышал. – Слезы в ее глазах высохли, и взгляд стал решительным и твердым. – Пусть я буду маленькой девочкой в твоих глазах, но не сумасшедшей. Забудь все. – Она снова упала на кровать и взяла в руки журнал, дав мне понять, что разговора больше не будет.

– Прости, – почему-то сказал я. Потом встал и вышел из палаты.

На следующий день пришел ответ на запрос, посланный главным врачом больницы в официальные органы по месту регистрации Потапова Никодима Федоровича. Из них стало ясно, что старик ничего не путал перед смертью. У него действительно была одна дочь 1940 года рождения, прописанная по тому же адресу: Нина Никодимовна Потапова. Главный врач сразу телеграфировал в Москву о таком неизвестном медицине феномене. Пока из столицы ехала представительная комиссия, сплошь состоящая из докторов наук, Лию замучили анализами и исследованиями.

Утром я снова зашел к ней. Она уже не спала. Я застал Лию стоящей у окна и смотревшей куда-то вдаль. Подойдя сзади, я положил руки ей на плечи. Она даже не вздрогнула.

– Смотри, Витюша, – она указывала в сторону больничного забора, где рабочий-флорист обрезал ветки на дереве, стоя на лестнице, – зачем он это делает?

– Ну, – начал я, – просто это лишние ветки. Они свисают прямо на провода линии электропередачи, идущей к больнице. Так положено, чтобы не было аварии.

Лия повернулась и посмотрела на меня как на ненормального.

– Разве могут быть лишними руки и ноги у человека? Если человеку отрезать руку, он сможет жить, если две, тоже сможет, но что это будет за жизнь. А если отрезать еще и ногу?

– Лия, но дерево – не человек, – сказал я, сразу поняв, что сказал то, чего не следовало говорить.

– Оно плачет и взывает о помощи. Оно рыдает. Смотри, сейчас на этого человека сверху упадет ветка с соседнего дерева.

Я уставился в окно. Рабочий отрезал очередную ветвь пилой, и та полетела вниз, ударившись о забор. Вдруг с кроны стоящего рядом клена сорвалась застрявшая когда-то среди листвы засохшая ветка. Она пролетела мимо рабочего, но все же успела хлестнуть его по лицу. Человек схватился за щеку. На ней была кровь. Я повернулся к девочке. Ее взгляд торжествовал.

– Это ее друг. Он защищает ее.

– Кто?

– Этот старый клен.

– Как ты узнала, Лия? – удивленно спросил я.

– Все просто, Витюша, – девочка посмотрела мне в глаза, – ее друг сказал, что попытается помочь ей, бросив ветку в человека.

Именно тогда я подумал, что, если эта девочка попадет в руки ученых, ее просто погубят. Но спасать ее было не в моих силах. Кто я? Всего лишь обычный начинающий врач.

Сзади громко скрипнув, распахнулась дверь. В проходе стоял главный врач больницы.

– Через несколько часов к нам в больницу приедет высокая комиссия. Лия, собирай вещи. А вы, – он посмотрел на меня грозно, – идите на рабочее место.

Я развернулся уходить.

– Не волнуйся за меня, – пригнув мою голову, шепнула мне на ухо Лия, – со мной все будет хорошо. Я уеду, чтобы найти своего дэйва. Дэйва, который должен изменить мир. Это моя судьба, Витюша. Я должна быть с ним. Я должна помочь ему. Я чувствую. Кто-то постоянно внушает мне эту мысль. – Девочка чмокнула меня в щеку.

– Кто такой дэйв? – спросил я.

– Это по-нашему как король или царь, и имя у него будет довольно странное – Эрл. – Лия улыбнулась. – Не слышал про такого царя?

Я пожал плечами и вышел из палаты».

На этом записи в дневнике заканчивались. Надо ли говорить, какое впечатление они произвели на меня. Все это было очень похоже на фантастику. Но что-то подсказывало мне, что это не вымысел. Зачем это было надо моему отцу? И потом, слишком странно мой отец вел себя, пытаясь, чтобы этот дневник попал мне в руки. Он боялся. Боялся, что я не узнаю то, что должен был узнать. Теперь и я был посвящен, но оптимизма у меня не прибавилось. Если поверить во все это, то моя жизнь в опасности. В голове тогда созрело решение отправиться в экспедицию на Урал и Алтай и попытаться разузнать хоть что-нибудь об этом мифическом Бел овод ском царстве. Экспедиция состоялась весной 2038 года. Я собирал легенды и сказания о Беловодском царстве – рае на земле, якобы существовавшем в тех местах во времена Петра Первого. Собрав множество противоречивых и бездоказательных фактов, я пришел к выводу, что Беловодье – обычный людской вымысел, мечта. Но это тоже результат. И он меня устраивал и несколько успокаивал. Я выступил с докладом на этнографической конференции и поместил статью о Беловодье в Интернете. Вот выдержки из нее: «Града настоящего не имам, а грядущего взыскуем».

<���Почти три века это агитационное изречение царило в тайной мужицкой организации бегунов, или странников. Век за веком Беловодье, страна древнего благочестия, была блаженным островом, среди суеты мирской, куда путь вел в одну сторону, как на тот свет. Основателем секты, как подтвердилось, действительно был призванный в солдаты при Екатерине Второй, но бежавший со службы Ефимий, уроженец Переяславля, человек нравственных изысканий, начитанный, религиозный, способный противостоять неправдам мира. Ученье его, изложенное в двух сочинениях, созвучно нашим дням. То было время, когда продолжались Петровские реформы, которые, считал Ефимий, доказывали приход антихриста, посланника сатаны, с безоглядной наглостью укоренившегося во всех частях Российского государства. Был Петр первым ненавистником для Ефимия. Как и положено пророкам, Ефимий в своем учении отвечал на вопросы: кто виноват? На что надеяться? Как поступать? Во что верить? Беловодская страна была для него идеалом мироздания. Однако уже последователи Ефимия глядели на Россию не глазами Христа, а глазами анархистов. С пафосом отрицания писались песни, тайные листки, сатирическая «Газета с того света». Бегуны обучали детей (случалось, даже выкупали незаконнорожденных) в тайных школах, иной раз в подполе, при свечах. У учеников на всю жизнь сохранялось убеждение, что они являются узниками неправедного государства. Оно-то и питало дух фанатизма, давало силы противостоять «житию, согласному с мыслью антихриста». Крещение бегуна состояло в уничтожении паспорта, в проклятиях царю и всему государству. «Беги! Мы все здесь осквернились антихристом», – было главной заповедью.