Елизавета Дворецкая - Аскольдова невеста

Белотур поднял руку, словно призывая к вниманию, и сделал шаг вперед. Несмотря на простую одежду, весь его облик был полон уверенной силы и дышал привычкой повелевать – он был безоружен, но местные попятились.

– Здоровы будьте, люди добрые! – окликнул он. – Чьего вы роду, чьего племени?

– Мы-то – Кореничи межевские. – Один из мужиков вышел вперед, еще сжимая топор в опущенной руке. Лет ему было на вид сорок с чем-то, а светлые волосы и голубые глаза позволяли предполагать в нем отца или деда кого-то из озябших детишек. Судя по беспокойным взглядам, которые он невольно бросал, в детской стайке и впрямь имелись его потомки. – Я – Милоум, Кручинович сын, Пытигневов внук. Со мной братья мои Кореничи, а еще Синеличи, себры наши и сваты. Земля эта наша, уж пятое колено наших родов ею владеет. А вы кто и что на нашем жальнике родовом делаете?

– Я – Белотур, Гудимов сын, Ратиборов внук, брат полянского князя Аскольда и князя Святослава Всеволодовича внук. Здесь дружина моя киевская и сваты мои ладожские. Вон – Велемысл Домагостевич, сын воеводы ладожского Домагостя Витонежича. Держим путь из Ладоги в полянскую землю, в Киев-город. Кому дань даете?

– Князю смолянскому Громолюду Удачевичу – уж пять лет как. А до того давали кривичскому князю Велебрану.

Белотур кивнул: он знал, как произошла эта перемена.

– Это она нас оживила! – раздался рядом знакомый тонкий голосок, приглушенный почтением к старшим, но, тем не менее, Милоум обернулся.

Держась за руку женщины средних лет, рядом стояла та восьмилетняя девочка с костяной птичкой на шее.

– Это она! – Девочка показала на Дивляну. – Батя, это Сауле. Она сама сказала. И она нас оживила.

Милоум вытаращил глаза. Он и раньше приметил Дивляну, стоявшую между Белотуром и Велемом, и, наверное, задумался бы, что это за красивая девушка в самой поре, но без обычной девичьей тканки на голове, если бы у него было на это время. Но… Сауле? Само солнце, почему-то сошедшее на землю?

– Это невеста брата моего, князя Аскольда. – Белотур положил руку ей на плечо. – И она – Дева Ильмера, Огнедева волховских и ильмерских словен. Благословение богов на ней. Она нашла ваших детей спящими на жальнике и разбудила их. Может, вы расскажете, что здесь происходит?

– Ты… Огнедева? – Женщина, держащая бойкую девочку за руку, сделала шаг вперед, подавшись ближе к Дивляне. – Ты – Дева Ильмера? Я знаю… Моя бабка из Взвада родом… Она рассказывала про Деву Ильмеру, ее звали Благочеста… но она была последней!

– Благочеста Гостивитовна моей бабки Доброчесты была родной сестрой, – ответила Дивляна. – После нее боги семь десятков лет не находили новой избранницы, но этим летом, когда я приехала в Перынь 6 6 Перынь – святилище над Волховом, возле озера Ильмень (Ильмерь), посвященное женским божествам. , огонь на жертвеннике Лели-Солнцедевы вновь загорелся.

– Это правда, – подтвердил Велем, и Белотур кивнул.

Жители Межи в изумлении разглядывали девушку, и в ее красивом лице, в косе, сияющей червонным золотом, уже видели отражение божественного света. И хотя любому было трудно свыкнуться с мыслью, что перед ним стоит богиня, никто не сомневался: именно таким и должно быть земное воплощение Солнечной Девы.

– Это боги нам тебя послали! – среди наступившей тишины выдохнула женщина и всхлипнула. – Солнцедева! Спасение наше! Слава чурам! Слава Макоши-матушке! Услышали деды наши мольбы! Как уж мы ждали, как просили – когда солнце взойдет и к нам на порог…

– Ну, коли боги саму Сауле с небес свели нам на помощь, что же мы, как дивьи 7 7 Дивии – дикари, дикие неученые, ее в дом не зовем? – усмехнулся другой мужик, постарше и поплотнее, с такой же, как и у Милоума, светлой бородой и веселыми голубыми глазами. – Что застыл, Миленя, стоишь, будто лунь болотный? Кланяйся, зови Огнедеву в дом!

– Пожалуй, Солнцедева! – Милоум, еще раз окинув взглядом лица родичей, неуверенно, хотя и без неохоты, поклонился сперва Дивляне, потом ее спутникам. – Пожалуйте, воеводы, будьте нашими гостями!

Межа действительно оказалась довольно обширное весью, и даже недавний мор, о котором рассказывал Мезга, не нанес заметного ущерба численности его населения. Избы были срубные, под дерновыми и соломенными крышами, но в жилье старого Кручины, где теперь обитал его сын и наследник Милоум, имелся очаг в земляном полу – в виде вытянутой ямы, обложенной камнями, вокруг которой стояли горшки, вылепленные руками местных женщин – серые, желтые, темно-бурые, простые и без узоров. Только один горшок был красивый, с ровными стенками и цветной росписью, как бы свидетельствуя, что жители Межи не чужды торговли. Оно и понятно – живут рядом с торговым путем. Еще при дедах была сложена печь, обычная для словенских жилищ, но и старинный очаг не решались засыпать: под его камнями обитали чуры, которым не понравится, если потомки перестанут их кормить и греть.

Первоначально в Меже жили всего два рода – кривича Корени и голядский род Синелиса, иначе Синели, как его стали называть соседи. За четыре-пять поколений семьи разрослись и так перемешались, что брать жен друг у друга Кореничи и Синеличи больше не могли – все в родстве. И хотя в семьях Синеличей еще сохранялись родовые голядские имена, говорили все на одном языке и жили одинаково. Дивляна не сразу начала различать, кто из снующих вокруг детей и взрослых из Кореничей, а кто – из Синеличей, пока не приметила на подолах родовые знаки, – тогда все стало ясно.

Старейшиной над всеми в последние лет двадцать или больше признавался глава Кореничей – Кручина. Когда он умер, его права и влияние унаследовал сын Милоум – но не меньшим весом обладала и его мать, вдова Кручиниха. Причиной тому был ее решительный нрав, хозяйственная опытность, а также немалые ведовские знания и умения. Неуживчивой старухи боялись и свои, и чужие, но никто лучше ее не лечил скотину и людей, не умел приносить жертвы, чтобы выпросить у богов дождей в нужное время или отвести тучи, когда дождя не надо, отвадить волков и медведей от пасущегося в лесу стада. Наиболее она славилась как зелейница 8 8 Зелейница – ведунья, знающая травы, то же, что травница (от слова «зелье» (с «ь»), то есть травы.) , знающая сотни съедобных, лечебных, волшебных трав. Кручинихе во всем помогали духи, невидимые слуги, которым она всегда, садясь есть, бросала по несколько ложек или кусков от каждого блюда под стол.

И вот недавно бабка Кручиниха умерла. Умерла внезапно и в одночасье – шла в одиночку с выгона и упала замертво. Ее нашли только к вечеру – бездыханную, с искаженным лицом, то ли испуганным, то ли разгневанным. Женщины подняли крик и плач, мужчины ходили, «будто лунем склеванные», как тут говорили, – то есть растерянные и ошарашенные. За тридцать последних лет все привыкли, что их жизнь и благополучие в надежных руках знающей бабки, а без нее все разом ощутили себя беззащитными и брошенными. Ходили слухи, что старуха умерла не просто так, а что догнала ее прилетевшая с ветром чужая, наведенная порча. Конечно, врагов она успела нажить немало, но до сих пор поблизости не находилось равных ей соперников в колдовском деле. Неужели таки нашелся? Винили «дикую голядь», жившую в лесах на восточной стороне, но что же тут докажешь? От этих мыслей было еще страшнее, и все до одного ждали неминучих бед.