Уткин - Вторая Мировая война

В начале второго пополудни, проведя рукой по голове, Рузвельт довольно неожиданно сказал: «У меня ужасно болит голова». Он тер виски, но голова внезапно опустилась на плечи и он начал сползать со своего кресла. Удар настиг президента за рабочим столом. Доктор Г.

Брюэн, наблюдавший Рузвельта со времени его госпитализации в госпитале Бетесда в марте 1944 года, оценил ситуацию как безнадежную. Спустя два часа в возрасте шестидесяти трех лет Рузвельт умер. В публикуемом газетами списке погибших на фронтах появилось всем известное имя.

Получив новость за полночь, генерал Эйзенхауэр сказал: «Как лидер страны, ведущей войну, он сделал все, что от него ожидали». В Лондоне и Москве люди ощущали утрату, и даже в Токио государственное радио отметило «смерть великого человека». Американцы были удивлены проявлениями симпатии русских - как руководства, так и простых людей - к почившему президенту. Неэмоциональный Молотов выглядел потрясенным, когда выражал соболезнования, когда остановил собрание, чтобы поведать скорбную весть. Сталин заверял посла Гарримана в неизменности позиции России. Никто не держал руку посла в своей так долго, как это сделал Сталин, когда выражал соболезнования в тот день.

Лишь в Берлине царило оживление. 12 апреля Геббельс выступал перед офицерами 9-й армии Бюссе и говорил о чуде, спасшем Фридриха Великого.

Один из офицеров саркастически спросил, кто на этот раз будет императрицей. Геббельс со всей серьезностью ответил, что не знает, «но судьба распоряжается всеми видами возможностей». По прибытии в министерство пропаганды его встретили криками: «Рузвельт мертв!» - и Геббельс принялся немедленно звонить фюреру. Тот возликовал.

Риббентроп вспоминает, что Гитлер был «на седьмом небе от счастья».

Возбужденный Геббельс говорил Гитлеру, что Германия и на этот раз будет спасена так, как она была спасена при Фридрихе Втором после смерти царицы Елизаветы.

Смерть Рузвельта была, безусловно, огромной утратой для Черчилля.

Он сумел найти общий язык с покойным президентом, он сумел преодолеть гордость и уступить, заняв при этом место самого привилегированного союзника Америки. Но, как ни грубо это звучит, перемена в Белом доме давала Черчиллю новые возможности. Рузвельт исходил из концепции «четырех полицейских» в мире, где его связи со Сталиным и Чан Кайши были абсолютно существенными. Новый президент Гарри Трумэн не был «отягощен» такими идеями. Пока он не обрел необходимого опыта, его следовало использовать. По крайней мере, призрак мира, в котором ось глобальной политики проходит через Вашингтон и Москву, отодвинулась.

Черчилль бросился знакомиться с новым американским президентом, поспешил начать приватную корреспонденцию. По прямому указанию премьер-министра А.Иден, направляясь из Лондона на конференцию в Сан-Франциско, остановился в Вашингтоне. Черчилль требовал быстрой и точной оценки того, что представляет собой неожиданно возникшая новая фигура мировой политики.

Трумэн Трумэн крайне нуждался в быстрой ориентации. Вокруг было немало советников Рузвельта, но президент унес с собой в могилу самые сокровенные замыслы - он был подлинным и единоличным главой американской внешней политики. Если Гопкинс и напоминал полковника Хауза при президенте Вильсоне, то именно в этот момент почти полная потеря здоровья лишила его необходимой энергии. Итак, Черчилль нуждался в Трумэне, а Трумэн - в помощи британского премьера. Нет сомнений, что для прежнего сенатора из глубинного штата Миссури Черчилль был величиной наполеоновского масштаба, и он относился к нему - по крайней мере, на первом этапе - с должным пиететом. Первые же слова Черчилля Трумэну раскрывают суть его подхода: «Важно как можно скорее показать миру единство наших взглядов и действий». У следующего в Сан-Франциско Идена были и более конкретные поручения: передать президенту Трумэну «наши впечатления о происходящем в Москве и Варшаве». Английский министр иностранных дел встретился с президентом дважды. Иден был известен талантом обаяния, и в данном случае приложил все силы. Он изложил президенту Трумэну позицию Лондона: Советский Союз следует поставить «лицом к реальностям», более того, его следует заставить признать «англо-американскую мощь».

Трумэн был предрасположен поступать жестко и, выбирая между Москвой и Лондоном, не колебался - последний был бесконечно ближе и столь удобно покорнее. Неважно, что отчуждение Москвы грозило мировыми осложнениями. Генерал Гроувз докладывал невероятные вещи из Аламогордо, и в целом приход «века Америки» было трудно оспорить.

Англичанин же говорил именно то, что от него в данном случае хотели услышать. Он сумел внушить Трумэну представления о Советском Союзе, как о нарушающем в свою пользу совместные договоренности, достигнутые в Ялте, он сумел заронить нужные сомнения в лояльности Москвы.

Англичанам в чрезвычайной степени сопутствовало то обстоятельство, что президент Трумэн стремился максимально сократить недели и дни своего внешнеполитического ученичества. По существу, в тот решающий апрель у Трумэна были четыре авторитета, основываясь на взглядах которых он формировал свою дипломатию: адмирал Леги, стоявший значительно жестче и правее основного состава советников и министров; посол Гарриман, который более всего боялся, как бы либерал из глубинки Трумэн не оказался слишком мягким; госсекретарь Стеттиниус, покидающий федеральную службу, - не сомневавшийся в том, что Трумэн назначит собственного главу внешнеполитического ведомства; четвертым источником информации, идей и концепций для Трумэна стал всеми признанный мастер своего дела Уинстон Черчилль. Британский лев не упустил золотой возможности воздействовать на взгляды нового лидера Запада.

Черчилль буквально с трепетом ждал сообщений и облегченно вздохнул, когда развернул телеграмму Идена: «Новый президент США будет неустрашим в отношении Советов». Леги на противоположной стороне океана записал в дневник: «Занятая президентом жесткая позиция оставляет русским выбор из двух курсов: принять предлагаемую нами политику в отношении Польши или выйти из мировой организации… Советы всегда знали, что мы обладаем мощью, теперь им придется узнать, что у нас есть и решимость». Черчилль Идену 20 апреля: «Он не склонится перед Советами. Надеясь на продолжительную дружбу с русским народом, тем не менее я полагаю, что она может быть основана только на признании мощи англо-американцев».

После известного жесткого приема Трумэном Молотова («со мной никогда в жизни так не говорили») Сталин прислал Черчиллю и Трумэну свое объяснение политики СССР в Восточной Европе. Он просил союзников учесть, что «Польша граничит с Советским Союзом, чего нельзя сказать о Великобритании и США. Польша для безопасности Советского Союза означает то же, что Бельгия и Греция для безопасности Великобритании».