Владимир Ян - Батый

– Что вы тут делаете? — спросил Субудай через половецкого переводчика.

– Белкуем.

Переводчик объяснил Субудаю, что охотники ходят по лесу, бьют стрелами и ловят в западни белок.

– А где вы спите ночью? Уходите назад в свой дом? Где ваша юрта?

– Нет! Пока мы промышляем, мы спим в лесу. Изба далеко. Разве можно в нее возвращаться с охоты?

– Как далеко?

– Дней шестнадцать ходу.

– Как же вы спите в лесу? Как заяц в снегу?

– Зачем, как заяц! Мы копаем в снегу яму до самой земли, чтобы было сухо. И тогда уже на земле разводим костер. Мы спим возле костра, как на печке, или ложимся на то горячее место, где горел костер.

– И тепло?

– Как в избе. Снимешь полушубок, набросишь на плечи, греешься и спишь.

– А какой делаете костер? Из чего? Из веток?

– Зачем? Свалишь рядом три лесины, разожжешь их посредине, — лесины и пылают всю ночь, одна от другой разгораются, жар берут. Ночью встанешь, передвинешь обгорелые концы лесин в огонь и опять заснешь.

– Трудно срубить лесину?

– Почему трудно? Дело привычное.

– Покажи, как ты рубишь?

– Почему не показать?

Охотники вытащили из-за спины топоры, поплевали на руки. Один из них хотел сбросить полушубок. Другой заворчал:

– Не скидывай, украдут твою, лапоть 144!

Охотники ловко и быстро срубили три еловых лесины, оттащили их и сложили рядом, обрубив ветки. Посредине, быстро высекая из кремня железным огнивом искры на трут, разожгли бересту. Положили на бересту еловые ветки, и лесины запылали веселым пламенем.

Субудай внимательно следил за работой охотников и сказал своим помощникам:

– Вперед урусутов не убивать, а брать в плен и гнать перед собой. Эти охотники будут показывать пленным, как прорубать просеки. По ним мы протащим к Рязани наши китайские камнеметные машины. Они разгромят рязанские стены.

Субудай показал пальцем на лохматую собачонку, которая жалась к ногам охотника и огрызалась на монголов.

– Как по-урусутски зовется эта зверушка?

Охотник ответил:

– А пес! Пустобрех!

Субудай спросил другого:

– Как зовут зверушку?

– Жучка! Тютька!

Субудай спросил третьего охотника. Тот сказал:

– Лайка! Охотницкая собачонка.

Субудай покачал головой:

– Трудный язык урусутов. По-монгольски все просто и ясно — одно слово "нохой", и все знают, что это собака. А урусуты — путаники. Каждый называет по-своему. Вот они и не понимают друг друга.

Проходили дни, а от посольства, отправившегося к татарам, все не было вестей. В Рязани стали тревожиться не на шутку. "Что с послами? Почему не шлют гонцов? Скоро ли приедут?"

Княгиня Евпраксеюшка места себе не находила:

– Зачем я отпустила Феодора? Почему не упросила его взять меня с собой? Берегла бы его там.

Часами просиживала она в высоком тереме. Без устали глядела в окно на далекую снежную равнину — не покажутся ли долгожданные путники!

Но уныло простиралось бескрайнее поле, пустынное, неприветное. Напрасно искали темные глаза Евпраксеюшки, — не видно было поезда посольского. Туманились прекрасные глаза, бледнело молодое лицо. Заливаясь слезами, роняла она голову на беспомощные руки.

– Ну что ты, родная, убиваешься! — уговаривала ее старая нянька. — Ладно ли так? Приедет князь-батюшка, что скажет? Не уберегли тебя... Смотри, как исхудала!

– Измучилась я... Чует сердце беду...

– Полно, что ты! Еще накличешь...

Старуха торопливо крестилась и кланялась иконам в переднем углу.

Евпраксия, в тоске и тревоге бродя по хоромам, услышала озлобленные, раздраженные голоса и вошла в гридницу. Там собрались съехавшиеся на совет князья, бояре и воеводы. Они сидели и спорили, кричали, шумели. Один говорил одно, другой не соглашался, и решить ничего не могли. Ели и пили за длинным столом и снова принимались за споры.

– Надо еще раз послать гонцов во все большие города, — говорил угрюмый седой князь. — Надо собрать всех князей, весь народ, надо всем миром, сообща, идти против татарских полчищ.

– Соберешь вас! — возражал Юрий Ингваревич. — Посылал я во Владимир-Суздальский к князю Георгию, а что толку? Даже не ответил!

– Неужто великий князь владимирский не оставит своей гордыни? Неужто не двинет свои полки на подмогу?

– Будет медлить! Наше разорение ему на руку: он давно хочет себе примыслить рязанские земли...

Старый князь, сдвинув брови, покачал белой головой:

– Пора бы оставить раздоры и ссоры. Каждого из нас в отдельности легко татары осилят. Будем вместе стоять, тогда им с нами не справиться. Надо нам соединиться, одной головой думать!..

Молодой князь вспыхнул и вскочил с места:

– А этой головой не тебя ли назначить?

– Куда мне! Я стар!

– Знаю я тебя! Ты давно ищешь власти, а я к тебе под начал не пойду!

– Довольно ссориться! — вмешался Юрий Ингваревич. — Если к Батыге под начал попадем, хуже будет! Я мыслю выйти с моими рязанцами навстречу татарам в Дикое поле, чтобы задержать их там, пока из Владимира не подойдет подмога.

– Одних рязанцев больно мало, — возразил старый князь. — Надо поднять народ всей земли русской, призвать всех, и селян и городских...

– Что толку от простых смердов сиволапых! — запальчиво вставил слово один воевода.

– Может, больше толку, чем от иных воевод! — вызывающе ответил молодой князь.

Сидевшие вскочили и бросились друг на друга.

– Стыдитесь, князья! — успокаивал споривших князь Юрий. — Одумайтесь! Всем нам погибель грозит, а вы что делаете?

– А сам ты что сделал? — крикнул дерзкий голос.

– Я сына не пожалел, к татарам отправил! — с достоинством отвечал Юрий Ингваревич. — Бог знает, что с ним случилось! Нет ли беды? До сих пор нет вестей...

– Может, удалось ему уговорить царя Батыгу? Может, не пойдут на нас татары?

– А чего нам их бояться? Кто их видел? Может, и не страшны они вовсе?

Князья снова заспорили, снова зашумели, стараясь перекричать друг друга.

Евпраксия постояла в дверях, послушала и печально вернулась в свой терем. Еще тоскливее стало на душе.

Упросила Евпраксия старушку позвать ворожею. Пришла гадалка в платке затейного узора. Зерно сыпала, воск лила, на тень смотрела...

– Скоро гость к тебе будет, княгинюшка! Подарков привезет заморских, радость тебе будет дивно хрушкая 145... Ты о чем все кручинишься? Твое сердце далеко, здесь нет его... Взял с собой его добрый молодец... Ты о нем не спишь ночи долгие? Успокойся: беда не грозит ему. Видишь — путь его ждет какой дальний. Ну, смотри сама, коль не веришь мне: вон соколик твой, а вон дорога длинная-предлинная!..

Евпраксия смотрела, и неясная тень на белом полотенце казалась действительно милым обликом мужа. Обрадовалась Евпраксия. Отпустила ворожею, щедро одарив ее. Ободрилась и нянька: