Уинстон Черчилль - Вторая мировая война. (Часть I, тома 1-2)

1 сентября на рассвете Германия напала на Польшу. В тот же день утром последовал приказ о мобилизации всех наших вооруженных сил. Премьер-министр попросил меня посетить его вечером на Даунинг-стрит. Он сказал мне, что не видит никакой надежды на предотвращение войны с Германией и что для руководства ею предполагает создать небольшой военный кабинет в составе министров, не возглавляющих никаких министерств. Насколько он понимает, лейбористская партия не желает участвовать в национальной коалиции. Но он надеется, что либералы присоединятся к нему. Он предложил мне войти в состав военного кабинета. Я принял его предложение без возражений, и на этой основе у нас состоялся долгий разговор о людях и планах.

После некоторого размышления я убедился, что средний возраст министров, которые должны были образовать верховный орган по руководству войной, оказался бы слишком солидным, и поэтому после полуночи я написал Чемберлену следующее:

2 сентября 1939 года

«Не слишком ли мы старая команда? Я подсчитал, что общий возраст всей шестерки, которую Вы мне вчера назвали, составляет 386 лет или в среднем более 64 лет! Им недостает года, чтобы выйти на пенсию по старости! Если же, однако, Вы добавите Синклера (49) и Идена (42), средний возраст снизится до пятидесяти семи с половиной лет.

Вот уже 30 часов как поляки подвергаются ожесточенной атаке, и меня крайне беспокоят слухи о том, что в Париже поговаривают о новой ноте. Я надеюсь, что Вы сможете обнародовать наше совместное заявление об объявлении войны не позднее чем на сегодняшнем вечернем заседании парламента».

Меня удивляло, что в течение всего дня 2 сентября, когда положение обострилось до крайности, Чемберлен хранил молчание. Я подумал, не предпринимается ли в последнюю минуту попытка сохранить мир, и оказался прав. Однако, когда после полудня собрался парламент, произошли короткие, но довольно бурные дебаты, во время которых нерешительное заявление премьер-министра подверглось резкой критике. Когда Гринвуд поднялся на трибуну, чтобы выступить от имени лейбористской оппозиции, Эмери – консерватор – крикнул ему: «Говорите от имени Англии!» Эта реплика была встречена бурными аплодисментами. Не было никакого сомнения, что палата настроена в пользу войны. Мне казалось, что она была настроена более решительно и выступала более единодушно, чем в аналогичном случае 2 августа 1914 года, при котором я тоже присутствовал. Вечером группа видных деятелей от всех партий пришла ко мне на квартиру в доме, расположенном напротив Вестминстерского собора, и выразила глубокое беспокойство по поводу того, выполним ли мы свои обязательства перед Польшей. Палата должна была снова собраться завтра в полдень. Ночью я написал премьер-министру следующее:

2 сентября 1939 года

«Я ничего не слыхал от Вас после нашей последней беседы в пятницу. Я тогда понял, что должен буду стать Вашим коллегой, и Вы сказали, что об этом будет объявлено очень скоро. Не могу себе представить, что произошло за эти тревожные дни, хотя мне кажется, что теперь возобладали новые Иден, совершенно отличные от тех, которые Вы выразили мне, сказав: «Жребий брошен». Я вполне понимаю, что в связи с ужасной обстановкой в Европе возможны изменения метода, но до начала назначенных на полдень дебатов я считаю себя вправе просить Вас сообщить, каковы наши с Вами отношения, как общественные, так и личные.

Мне кажется, что, если лейбористская партия и, насколько я понимаю, либеральная партия будут отстранены, трудно создать действенное военное правительство на той ограниченной основе, о которой Вы говорили. Я считаю, что необходимо сделать еще одну попытку привлечь либералов и, кроме того, пересмотреть состав и численность военного кабинета, о котором Вы со мной говорили. Сегодня в палате общин чувствовалось, что духу национального единства нанесен ущерб очевидным ослаблением нашей решимости. Я не преуменьшаю трудностей, с которыми Вы сталкиваетесь в отношениях с французами. Но я надеюсь, что мы теперь примем свое решение независимо и тем самым покажем нашим французским друзьям пример, в котором они, быть может, нуждаются. Для этого нам понадобится самая сильная и самая сплоченная комбинация, которую только возможно создать. Поэтому я прошу не оглашать состава военного кабинета до нашего нового разговора.

Как я уже писал Вам вчера утром, я полностью в Вашем распоряжении и всегда готов помочь Вам в выполнении Вашей задачи».

Позже, 1 сентября я узнал, что 1 сентября в 9 часов 60 минут вечера Англия предъявила Германии ноту и что 3 сентября в 9 часов утра за ней последовал ультиматум[ 53]. В утренних радиопередачах 3 сентября сообщалось, что премьер-министр выступит по радио в 11 часов 15 минут. Поскольку было ясно, что Великобритания, а также и Франция немедленно объявят войну, я подготовил короткую речь, которая, как я считал, будет соответствовать этому торжественному и ответственному моменту в нашей жизни и в нашей истории.

Премьер-министр сообщил по радио, что мы уже находимся в состоянии войны, и только он закончил свою речь, как раздался странный, протяжный, воющий звук, который впоследствии уже стал привычным. Жена вошла в кабинет, взволнованная случившимся, и похвалила немцев за точность и аккуратность. Мы поднялись на крышу нашего дома, чтобы посмотреть, что происходит. Стоял ясный и холодный сентябрьский день. Вокруг виднелись крыши домов и высокие шпили Лондона. Над ними уже медленно поднимались тридцать или сорок аэростатов заграждения. Мы по достоинству оценили правительство за этот явный признак готовности. Поскольку пятнадцатиминутное предупреждение, на которое мы рассчитывали, истекло, мы отправились в отведенное нам бомбоубежище, вооружившись бутылкой бренди и другими соответствующими медицинскими снадобьями.

Наше бомбоубежище находилось в сотне ярдов и представляло собой открытый подвал, не защищенный даже мешками с песком, в который уже собрались жильцы полудюжины домов. Все были в веселом и шутливом настроении, как это свойственно англичанам перед лицом неизвестного.

Примерно через десять минут сирена снова завыла. Я не был уверен, что это повторная тревога, но по улице уже шел человек и кричал «отбой». Мы тут же разошлись по домам и занялись своими делами. Я отправился в палату общин, которая собралась ровно в полдень с соблюдением всей своей обычной неторопливой процедуры и краткими величественными молитвами. Премьер-министр прислал мне записку, прося зайти к нему в кабинет сразу же по окончании дебатов.