Геннадий Федотов - Русская печь

В каждой крестьянской семье бессменным покровителем и хранителем очага издревле считался домовой. Он незримо покровительствовал не только огню русской печки, но также дому и его обитателям, домашнему скоту, полям и садам, храня их от воров и недоброго глаза. В одном из стихотворений А.С.Пушкина к домовому обращены такие слова:

Поместья мирного незримый

покровитель,

Тебя молю, мой добрый домовой,

Храни селенье, лес, и дикий

садик мой,

И скромную семьи моей обитель!

Да не вредят полям опасный

хлад дождей

И ветра позднего осенние набеги;

Да в пору благотворны снега

Покроют влажный тук полей!

Останься, тайный страж,

в наследственной сени,

Постигни робостью полунощного вора

И от недружеского взора

Счастливый домик охрани!..

Хотя домовой был невидимым, иногда он все же появлялся перед некоторыми домочадцами в образе маленького сухонького старичка с седыми всклокоченными волосами на голове и свалявшейся бородой. Считалось, что он любит полакомиться кашей и вздремнуть в теплом уголке на печи.

В зависимости от расположения духа, он мог жить и на шестке, и в подпечке, и за печью. Поэтому в старину был обычай бросать за печку сметаемый с шестка мусор, «чтобы не переводился домовой».

На Руси домового называли хозяином, кормильцем, доброхотом, доброжилом, добродеем. Люди верили в его доброту и справедливость.

Домовой не только присматривал за огнем, печью, домом и хозяйством, но и зорко следил за поведением каждого домочадца. Если, к примеру, нерадивая хозяйка не соизволила привести избу в порядок (не подмела пол или не вымыла посуду), то не миновать ей справедливой кары. Разгневанный домовой мог сорвать с нее ночью одеяло, а то и того хуже, сбросить неряху с кровати на пол. Чистоплотной и аккуратной стряпухе домовой всячески выказывал свое расположение. Он незримо помогал ей раздувать в печи уголья или же высекать огонь с помощью огнива. Да мало ли в какой помощи нуждалась хозяйка. Но если баба с утра ходила по избе растрепанной и все у нее валилось из рук, домовой целый день не давал ей покою. То он наступал ей на подол так, что бедная баба падала на ровном месте, то дергал ее за растрепанные волосы. А когда она в таком виде доставала из печи чугунки или раскаленные уголья, то мог подпалить ей свисающие космы. Сплетницам, любившим точить лясы и перемывать соседям косточки, домовой насылал типун на язык — болезненный прыщик, который мешал не только говорить, но и есть. Такую же награду получали заядлые сквернословы, ведь ругаться в избе, где стоит печь, считалось большим грехом. Перепивший хозяин дома тоже нередко ощущал на себе «ласку» домового. Среди ночи вдруг наваливался он на пьяного человека и душил, не давая ему продохнуть, до тех пор, пока несчастный не просыпался в холодном поту. С глубоким презрением домовой относился к лежебокам, особенно к лежебокам-печепарам, которые валялись на печи, не зная меры. Однако остается загадкой: почему он позволял Емеле-дураку лежать на печи сколько душе было угодно. Чем ему потрафил этот знаменитый лодырь? Домовой всегда заранее узнавал об опасности, которая подстерегала хозяина и его домочадцев. Если семья была дружная, трудолюбивая и жила с ним в ладу и согласии, домовой старался предостеречь ее от грядущих несчастий. Забравшись за печку, в подпечек или трубу, он плакал, стонал и охал так, что крестьянам чудились в этих звуках тревожащие душу слова: «Ух, к худу! Ух, к худу!» Встревожится тогда хозяин, поспешит проверить, все ли в его хозяйстве ладно. И смотришь, обнаружил какой-нибудь изъян. Стоило его устранить, как все опять шло своим чередом. Случалось, что в семье к домовому относились пренебрежительно, домочадцы без конца ссорились, а хозяйство велось из рук вон плохо. Во время очередной ссоры выведенный из терпения домовой начинал швырять из печи горящие дрова, выбивать из печной кладки кирпичи, бить горшки. Большинство крестьян не сомневались в справедливости домово го и в случае подобных выходок старались изменить свое поведение. Мало того, чтобы незримый покровитель не обиделся и не покинул дом, его задабривали и оказывали всяческие почести. В те дни, когда пекли хлебы, домовому клали за печку специально испеченные крошечные хлебцы.

В трудные минуты жизни к домовому даже обращались за помощью. Случалось, что хозяин уходил в город на сезонные работы или уезжал туда с предназначенным на продажу обозом зерна. Если он не возвращался в намеченный срок, встревоженная хозяйка становилась перед печью и «вопила» (слезно просила): «Дым — домовой, верни хозяина домой!»

Раз в году, на Ефремов день (7 февраля), на Руси повсеместно отмечались именины домового.

Старые люди говорили: «Ефрем Сирин, запечник, прибаутник, сверчковый заступник». Одному богу известно, каким образом христианский святой превратился в домового-запечника, покровителя сверчков. В этот день домовой капризничал, уходил на двор и потешался там над домашними животными. Порой он был не прочь сыграть злую шутку даже над самим хозяином.

Чтобы задобрить домового, в каждой избе после ужина хозяева ставили в загнетку горшок каши. Она была предназначена специально для домового. Задвигая горшок с кашей в печь, смоленские крестьяне приговаривали:

«Хозяинушка, батюшка, хлеб- соль прими, скотинку води». На русском Севере домовому при этом говорили: «Домовишко-де- душка, всех пои, корми овечушек, ладь ладно, а гладь гладко и стели им мягко». А чтобы каша раньше времени не простыла, горшок вокруг обкладывали раскаленными углями. В полночь, когда в доме все засыпали, домовой выходил из-за печки, открывал заслонку, доставал из загнетки горшок с кашей, садился на шесток и съедал всю кашу до дна, без остатка. После трапезы домовой вновь обретал доброе расположение духа.

Был еще один день в году, когда на домового нападала грусть-тоска. Это случалось 1 апреля. Плохое настроение у домового в этот день крестьяне объясняли тем, что он менял шкуру, чтобы жениться на кикиморе. Но, видимо, у него не все ладилось, поэтому он злился, выламывал из печки кирпичи, бил посуду, разбрасывал в избе вещи, подкатывался под ноги домочадцам, чтобы они падали на ровном месте. Да мало ли какие неприятности мог учинить в этот день домовой.

Считалось, что домовой не в силах навредить только тому человеку, который не поддается обману, а также тому, кто сумел в этот день обмануть другого. Поэтому в этот день повсюду соблюдали обычай обманывать друг друга, чтобы оградить себя от козней домового. Имевший когда-то магическое значение обычай постепенно превратился в праздник розыгрыша и шутки. Если человеку удается в этот день кого-нибудь обмануть, он говорит ему с шутливой назидательностью: «Первый апрель — никому не верь!» На следующий день все возвращалось на свои места, а домовой с прежним рвением продолжал охранять огонь в печи, опекать домочадцев и следить за хозяйством.