Андрей Анисимов - Записки рыболова

Теперь уже точно надо уходить. Снова складываю удочку и карабкаюсь на уступ. Так, переходя от омута к омуту, часа за три вытаскиваю еще десяток форелей. Руки и лицо исцарапано колючками. Ноги ноют от непривычных каменных троп. Пора «сматывать удочки». Солнце уже высоко. В плаще жарко и неудобно. Поднимаюсь к тому месту, где, по моим соображением, должен стоять домик родителей Резо. Но домика нет. Ничего не понимаю. Похоже, заблудился. Пока раздумываю, как поступить, слышу вдалеке голос. Прислушиваюсь – Резо зовет меня. Долго иду на голос. Наконец вижу крышу домика и грузовик. Оказывается, в пылу рыбалки я поднялся километров на пять выше. Вот уж вправду, охота пуще неволи. Выясняется, Резо меня ищет уже час. Мой трофей вызывает уважение. Мама Резо чистит рыбок и жарит их в масле на огромной чугунной сковороде. На столе зелень, сациви и чача. Жареные рыбки как будто вовсе без косточек и удивительного вкуса. Такой вкусной форели я не ел ни до, и ни после. В Эстонии морская форель размером в кило и больше, свежей, продается на рынке по вполне доступной цене. Я брал ее для жарки и солил для московских друзей. Морская форель замечательна на вкус, но рыбки из горной речки, выловленные мною тогда, даже сравнивать с морской эстонской форелью нет смысла. Это нечто другое. Наверное, Людовику подавали его придворные повара именно речную, дикую форель. Это поистине королевское блюдо.

С тех пор прошло более двенадцати лет, и я много где побывал за это время, но рыбалка в горах помнится, будто это произошло вчера. Очень не хочется думать о том, что в этих самых местах прекрасные гостеприимные люди и абхазы, и грузины взяли в руки оружие, чтобы убивать друг друга. Не хочется думать и не хочется верить. Удивительная природа Кавказа умеет служить людям и доставлять огромное наслаждение своей первозданной красотой. Не может быть цели, ради которой эту природу нужно разрушать и гадить бомбами и танками. И никто мне никогда не докажет, что мудрый Аллах и всепрощающий Христос благословили на это своих верующих.

Вернувшись в поселок к эстонским вигвамам, я вызвал такую радость Жора, что мне стало неловко за свое отсутствие. Воспоминания, связанные с этой собакой, и сейчас вызывают у меня слезы. Через три дня после поездки в горы пришла телеграмма от жены. Она ехала с подругой и приятелем подруги. Сначала обилие приезжавших меня испугало, но потом именно это меня и выручило. Взявшие надо мной опеку начальники получили для «издевательства гостеприимством» благодатный материал. Они возили жену и ее друзей по достопримечательным местам, устраивали пиры и застолья, а я писал.

Когда я привез компанию с аэродрома, Жор, не поняв наших отношений с женой, а она взяла меня за руку, слегка жену цапнул. В здешних местах случалось бешенство. Врачи вкатили супруге предварительный укол и потребовали, чтобы Жор был на десять дней привязан, дабы отследить его на предмет бешенства. Я привязал собаку и привязался к ней сам. Никакого бешенства у пса не нашли. Если бы в машине было место, Жор непременно укатил бы в Эстонию. Уверен, что Шварц его бы принял. Мой черный терьер был добрым малым. За невольный укус жена давно Жора простила. Она тоже привязалась к собаке. Но машина оказалась полна.

Четыре пассажира и вещи с трудом вмещали салон и багажник. Сказать же нашим знакомым, что бы они поехали поездом, мы не решились. Сердце надрывалось, когда машина выезжали за ворота. Жор бежал за нами несколько километров. За две недели он отъелся и превратился в сильного и красивого пса. Экзюпери писал: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Великий грех за Жора сидит пожизненным укором. Пишу и снова пускаю слезу.

Вспомнив Жора, не могу не рассказать о собаке, которая разделяла со мной рыбацкие походы много лет. Но сперва все по порядку.

Есть места, которые манят тебя по жизни и не теряют детской притягательной силы до старости. Таким местом являлся для меня Птичий рынок. В школьные годы страсть к рыбалке я делил с увлечением аквариумными рыбками. Это было не только развлечение, но и заработок. Мать растила меня одна, и я рано понял, что денег в доме мало, а на мои ребячьи радости их нет вовсе. К рыбоводству я относился очень серьезно. Рыбок разводил, выставлялся на выставках, и меня принимали в свою касту корифеи этого дела. Рыбками я торговал, что среди нашей братии считалось нормой. Среди рыбоводов было немало известных солидных людей. На всю жизнь запомнился эпизод, когда я посетил перед одной из выставок аквариумистов Сергея Владимировича Образцова. Хозяин впустил меня в квартиру и быстро вернулся в кабинет, где стояло множество аквариумов. Видно, я оторвал Сергея Владимировича от ответственной процедуры пересадки дорогой рыбки из одного аквариума в другой. Продолжив прерванное занятие, Народный артист подхватил рыбешку сачком, но подхватил неловко, и она выскочила на пол. Экзотических рыбок руками профессионалы не берут. Великий кукольник нагнулся, встал на колени, осторожно взял рыбешку губами и начал подниматься. Он намеревался плюнуть беглянкой в нужный аквариум, но поперхнулся и рыбку проглотил. Если кому-нибудь рассказать, что взрослый, солидный человек, известный руководитель театра, Народный артист Советского Союза, может с горя лечь на пол, капризно кричать и бить по полу ногами, мало кто поверит. Но я знал цену рыбке, которую проглотил маэстро. Сергей Владимирович часто гастролировал за границей. Возить живность через границы запрещено. Но Образцов правдами и не правдами протаскивал редкие породы аквариумных рыбок через таможенные барьеры. Редкие породы и на рынке стоят дорого. По этой причине первое время их разводил сам Народный артист. Лично он на «Птичке» не торговал, но его рыбками на рынке торговал брат. Поэтому Образцов не только страдал как азартный любитель экзотических рыбок. Он, к тому же, вполне осознавал ущерб, нанесший его бумажнику несанкционированный заглот производителя редкой породы. Потом, уже будучи взрослым человеком, я несколько раз встречался с Сергеем Владимировичем уже в качестве театрального художника, но он меня не узнал, а я напоминать нашу встречу в его кабинете поостерегся.

В дни моего детства на Новоконную площадь, где раскинулся Птичий рынок, ходил трамвай номер пятнадцать. Сначала его маршрут пролегал по Бульварному кольцу мимо нашего дома на Никитском Бульваре. Затем рельсы на Никитском убрали, и к остановке трамвая номер пятнадцать приходилось шагать до Пушкинской. Там, за зданием бывшего АПН, трамвай делал круг, и тащился на рынок через Трубную и Таганскую площади. Теперь трамвай от центра туда не ходит, потому что в центре больше трамвайных путей нет. Во взрослом возрасте я уже ездил на рынок машиной, и как попасть к нему городским транспортом представлял слабо.