Александр Мясников - Инфекции. Как защитить себя и своего ребенка

Мозамбик, я – врач группы советских геологов. Гражданская война, голодно и опасно, но, как сказал много позже тогдашний президент Мозамбика Самора Мошел по поводу захвата бандитами нашей группы (да, закончилась наша работа именно так!): «При выполнении интернационального долга могут быть и жертвы!». Одно время мы работали на «теле» изумрудного рудника. До нас там работали немцы. Но когда местные бандиты, или повстанцы, называйте как хотите, пообещали им отрезать все, что возможно (подбросили листовки на немецком), они дисциплинированно собрались и отбыли, оголив рудник. Но мы же советские люди, нам партия приказала разведать, по просьбе наших мозамбикских друзей, места на руднике, где можно поставить фабрики! А кроме того, здесь же нашли еще какие-то редкоземельные ископаемые, и в приватной беседе нам сказали, что если мы наберем таких минералов мешков шесть, то долг Мозамбика перед СССР будет полностью погашен.

И вот прибыли. Первое, что вижу, – в поле, в высоченной траве, часовенка из бетонных плит с вкраплениями драгоценных камней, внутри – бетонный стол, а на столешнице изумрудами выложен огромный крест.

Картина впечатляющая! Миссионер-португалец в свое время, видимо, постарался, потом с белыми ушло и христианство (во всяком случае, из тех мест), ну а камни там были не ценность, это не соль! Уже потом в отвалах я намыл немало изумрудов. Ювелир в Москве их огранил, получилась небольшая баночка. Но с переездами она где-то затерялась. На память сохранился только кварц с изумрудными друзами, но большой ценности, к сожалению, он не имеет. Еще как-то нашел золотой самородок, выдернул травинку – блестит между корешков. Но моему приятелю повезло куда больше. На охоте он случайно перевернул ногой с виду булыжник, оказалось – аметист или что-то наподобие. Под впечатлением от такой находки я потом тоже немало камней попереворачивал, но все без толку.

Быт тяжелый, палатки, отхожее место – нет, описывать не буду, не для слабых нервов. Я и там умудрялся заниматься гимнастикой. В качестве спортивного снаряда присмотрел небольшой валун из тех, что во множестве были разбросаны на берегу речки внизу. Жара, я попросил кого-то из местных принести ко мне наверх, к палатке, этот камень, и сам пошел под тент в тень. Через какое-то время подходит геолог и говорит: «Ты чего тут рабский труд развел?!». «В смысле?» – не понял я… «Пойди, посмотри!». Я пошел и вижу: о Боже, ну что за идиоты!? Эти два аборигена – а то племя мелкое, от постоянного недоедания все тощие – видимо, решили, что белому доктору нужен для чего-то большой камень, ну и решили сделать приятное! Вместо того камня, что я им указал, выбрали огромный валун и потащили его вверх! Они его катят, валун выскальзывает и катится вниз, те хватают и тащат его опять! В общем, и грех, и смех!

Питание скудное, из запасов – только макароны и рыбные консервы, кормились в основном охотой. Охотились по-браконьерски: ночью с фарами едешь по саванне и светишь мощным фонарем вокруг. Где-то сверкнули глаза – и сразу выстрел! Добывали коз, антилоп…

Однажды после такого выстрела геолог, что стрелял, пошел по траве смотреть, что он добыл. И вдруг с воплями бежит обратно! Прибежал взъерошенный, без винтовки, кричит: «Там леопард раненый!». Ситуация действительно очень опасная, охотник поймет! Мы все с оружием наперевес пошли, прикрывая друг друга и непрерывно озираясь. Леопард оказался там, где его настигла предназначенная козе пуля, рана в итоге была смертельной. Мы его забрали, сделали шкуру. Потом, после захвата и частичной гибели группы наших геологов, ее обнаружили мозамбикские чиновники в вещах, что привезли с места захвата убежавшие во время нападения «охранявшие» нас военные. (Именно так, сам видел: сбрасывали камуфляж, кидали оружие – и в траву, голыми от мирных местных не отличишь!). Чиновники стали нам выговаривать: «ах, шкура, ах, леопард! Ах, Красная книга, ах, вы за это ответите!» Заткнулись только, когда один из уцелевших геологов – плотный сибиряк с очень недобрым лицом – не прикрикнул на них: «А кто ответит за шкуры наших ребят, которых вы там бросили?!».

Мы часто жалуемся на низкий уровень нашего медицинского образования, на огромный процент медицинских студентов в столичных вузах, плохо говорящих по-русски, на необорудованность кафедр. Действительно, реформа здравоохранения начнется не тогда, когда минздрав решит предпринять те или иные, пусть самые правильные действия, а тогда, когда мы начнем учить будущих врачей по-другому. Как? Посмотрите, с чем столкнулся я, когда мы с сыном решили, что он идет на медицинский факультет Сорбонны в Париже.

Во французские медицинские школы принимают всех, кто успешно сдал школьные выпускные экзамены – аналог нашего ЕГЭ. Мечтал с детства стать врачом? Жить не можешь без медицины? Считаешь, что это основа дальнейшего финансового благополучия? Шанс дается всем! Но вот дальше приверженность профессии надо доказать очень тяжелым трудом. На второй курс медицинского факультета Сорбонны переходят только 340 человек. Первокурсников набирается обычно 3,5–4 тысячи человек.

И вот начинаются гонки навылет! Периодические тесты определяют твое место среди сверстников, надо прийти к финишу, нет, не первым – у первокурсников такой шанс около 1 %! Дело в том, что подавляющее большинство этих первых 340 мест составляют те, кто проходит это первый курс повторно. Тут главное – не попасть в конец, последние 1000–1500 студентов отчисляются. Остальные, за исключением нескольких очевидных гениев, остаются на второй круг.

Вот на втором круге и начинается настоящая борьба! Остроту ей придает следующее правило: не прошел со второго раза – вылетаешь окончательно, больше права поступить в медицинскую школу во Франции у тебя нет! Особо упорные уезжают в Бельгию или Швейцарию, пытаются получить диплом там, но уже не дома, закон суров, но это закон! Все это напоминает сюжеты кинобоевиков, типа «Голодные игры». На преподавателей для первого курса французские университеты не тратятся. Все построено на самообучении. За исключение пары невнятных лекций в неделю и промежуточных экзаменов, занятий на факультете нет. Учись сам, как когда-то в СССР заочно. Первый семестр, а отчасти и второй, построен не на попытках научить основам медицины (это уже со второго курса), а на принципах полосы препятствий. Математика, физика, биостатистика, химия – вот где разворачивается поле битвы у претендентов!

В Сорбонне это приняло и вовсе причудливые формы; как мне говорили сами преподаватели, химия и физика на первом курсе там, соответствует по сложности третьему курсу технических университетов! И неважно, что потом физика такого уровня никогда не пригодится, дело тут не собственно в физике! Все построено на отборе особо одаренных и упрямых, слабые духом отсеиваются! В противовес студенты организуются, сами устраивают тесты, объединяются в группы совместного обучения. Шанс есть только у тех, кто работает по 12 (ДВЕНАДЦАТЬ!) часов в день 7 дней в неделю. Каникулы – 1 неделя после самой главной зимней сессии (после нее эти 1,5 тысячи последних и вылетают!). Собственно, медицина начинается со второго курса, там уже и лекции, и клиники, и семинары. Более того, эта мясорубка первого курса обязательна для всех медицинских специальностей. Там вместе и будущие фармацевты, и стоматологи, и акушеры! Разделение происходит только на втором курсе для тех, кто выжил и доказал, чего он стоит. Вот из такого материала готовят врачей во Франции. Как вы думаете, будет такой врач рисковать лицензией, назначая сомнительные препараты или халатно относиться к своей работе?!