Анна Берсенева - Как зачать ребенка

То есть родителям всячески внушается мысль, что трансплантация нескольких эмбрионов – это не шанс единым духом «отмучиться», родив всех детей, которых они планировали на всю оставшуюся жизнь, а скорее риск родить детей больных или даже мертвых.

В России же, как и в США, число эмбрионов для трансплантации законодательно не оговаривается. Конечно, всякий квалифицированный врач знает о риске многоплодной беременности и действует в рамках здравого смысла, стараясь таковой избежать. Но решение о том, сколько зародышей переносить в матку, все-таки остается за женщиной. Это должно быть информированное решение – именно так оно именуется в приказе Минздрава России от 26 февраля 2003 г. № 67, которым регламентируется все, что относится ко вспомогательным репродуктивным технологиям. То есть врач должен сообщить женщине обо всех возможных рисках, которые связаны с переносом нескольких эмбрионов, и, в противоположность этому, обо всех рисках, которые связаны с тем, что единственный перенесенный эмбрион не имплантируется, то есть не приживется в матке. А женщина, в свою очередь, должна принять решение о том, какой из рисков для нее предпочтительнее. И это свое решение должна зафиксировать в письменной форме.

– Я считаю, это правильно, – прокомментировал этот приказ Виктор Андреевич. – Рекомендуется переносить не более трех эмбрионов – и все, в законодательном отношении этого достаточно. Понятно, что процедура в огромной степени зависит от того, как врач ее произведет: не повредит ли эндометрий при подсадке, как вообще эндометрий заранее подготовит. Да и качество самих эмбрионов – по сути, то, хорошо ли яйцеклетки созрели при стимуляции и хорошо ли сперматозоиды их оплодотворили, – тоже важнейшая вещь. Но ведь – природа, природа человеческая! Каждый женский организм может отреагировать на одно и то же врачебное усилие по-разному, и заранее эту реакцию не предскажешь. Помню, одна пациентка мне сказала: «Переносите всех, какие получились, там видно будет». Я и перенес пятерых. Прижился один… И повернется ли у меня язык сказать, что она была не права?

– А почему они вообще могут не прижиться? – спросила я.

– Ого! Тот, кто ответит на этот вопрос, получит Нобелевскую премию! – засмеялся врач. – Я подозреваю, что нам известна хорошо если сотая часть причин, по которым они могут не прижиться. Да и не так уж, по правде говоря, велик риск многоплодных беременностей при ЭКО, – добавил Виктор Андреевич. – Примерно двадцать процентов. Из этих двадцати процентов примерно девяносто пять или девяносто семь приходятся на двойни и только оставшиеся процентики – на все остальное многоплодие.

Так-то оно так… Но что решать тем женщинам, которые как раз и попали в эти самые три-пять процентов от двадцати, то есть забеременели вот именно тройней, а то и четверней?

А решать что-то им придется, и решение это снова будет нелегким…

Итак, трансплантация проведена. Через две недели женщина сдает соответствующий тест на гормоны, и по их уровню врачи определяют, наступила беременность или нет. Называется она пока что биохимической беременностью – в отличие от клинической, которая определяется еще недели через полторы, уже с помощью УЗИ. И вот тогда-то становится понятно, сколько эмбрионов прижились. Кстати, понятно это может быть не в один день: возможно, сначала станет виден один эмбрион и только дня через два – другой. То есть двойняшки-то получатся двойняшки, но один из братьев-сестер окажется на два дня старше. И опять-таки никто не знает, почему так получается. Природа человеческая!..

Именно после наступления клинической беременности женщина и должна решить, сколько детей она собирается родить. Разумеется, в том случае, если прижилось несколько эмбрионов.

Из тех моих знакомых, которые подробнейшим образом рассказывали мне о своих попытках ЭКО, больше всех повезло Вере. Врач сразу сказал ей:

– Я тебе подсажу двух зародышей. У тебя вся проблема только с трубами, остальные женские дела – дай бог каждой. Так что нечего тебя подстраховывать. Двух-то родишь, если оба приживутся?

– А то! – ответила Вера. – Двух-то нам и надо для полного счастья. Что ж мы с Витькой, года через три еще одного будем в пробирке мастерить? Так никаких денег не напасешься.

О другой стороне вопроса Вера из стеснения умолчала, хотя для нее именно эта другая сторона была особенно важна. Дело в том, что все без исключения религии категорически запрещают редукцию , то есть уничтожение прижившихся эмбрионов. И Вера, как человек религиозный, просто не знала, что она стала бы делать, если бы врач поставил ее перед подобным решением.

Наташа же видела эту ситуацию иначе – так, как видят ее многие женщины, решающиеся на ЭКО: дамы в возрасте, обладающие, соответственно, не самыми лучшими женскими показателями, безуспешно лечившиеся от бесплодия и понимающие, что шансов родить здорового ребенка у них осталось не так уж много.

– Сколько мне эмбрионов подсадить, это как врач посоветует. Хоть четыре пусть подсаживает, хоть пять, чтобы шансов было побольше, – без особой радости, но твердо сказала Наташа. – А если приживутся… Рожать я буду одного ребенка. Все я понимаю про то, что эмбрионы – живые существа, не надо мне ничего объяснять. Но рисковать я не могу. Мне не двадцать лет – тройню я не выношу. Да и двойню вряд ли. А если и выношу – ну как я одна буду их растить? Я же не рыба семейства тресковых, ответственности за собственных детей у меня все-таки побольше. И вообще… По-моему, и без всякой пробирки практически каждая женщина решает в своей жизни подобный вопрос. И не раз. Редукция – это ведь тот же аборт, все же это понимают… Потому и церковь против. Но я знаешь что для себя решила? – вздохнув сказала она. – Пока ребенок не родился, он еще не ребенок, а часть моего тела. И то, что я про него решаю, я решаю про собственное тело. Ну вот если мне скажут, что надо палец отрезать, чтобы гангрены не случилось, я же на это пойду, правда? Так и здесь. Может, я и не права, но мне так кажется.

Я не знаю, права Наташа или не права. И никто этого не знает. Нет здесь никакой последней инстанции, которая может вынести вердикт. И врачи тоже не берут на себя эту миссию. Они – собственно, даже не они, а законодательство – ставят лишь одно условие: все решения, которые принимает женщина или супружеская пара, в том числе и по редукции эмбрионов, должны быть зафиксированы в соответствии с юридическими нормами. Чтобы потом не было никаких претензий к клинике.

Сама же редукция действительно производится примерно так же, как аборт. И в те же сроки – обычно на седьмой неделе беременности. Под контролем УЗИ врач разрушает те эмбрионы, которые решено разрушить; женщина находится при этом под наркозом.