Алла Баркан - Синдром Анечки

Когда речь зашла об эмиграции в Австрию, отчима уже не было в живых. Конечно, мама поехала с нами. А после появления двух правнучек она, как и в любимой внучке, не чаяла в них души. И эта любовь стала смыслом ее жизни. Потихоньку мама привыкла к новой стране, и мы забыли о ее возрасте, так как она всегда казалась молодой. И, как молодая, с удовольствием смотрела телевизор на русском или немецком языке, слушала музыку, любила романсы, постоянно читала книги, что-то пекла и с удовольствием гуляла во дворе или в парке недалеко от нашего дома. После восьмидесяти она стала менее активной, больше болела, почти не гуляла, меньше читала, но любила записывать кулинарные рецепты и по просьбе двоюродной сестры даже написала воспоминание о своей молодости.

Встретив девяностолетие, мама реже смотрела телевизор, предпочитая лежать или сидеть в кресле в своей комнате, слушая классическую музыку и романсы. Постепенно начала передвигаться на специальном кресле. Передвигалась уже не сама, мы возили ее по квартире. Но тем не менее была в здравом уме, правда, стала менее разговорчивой или же рассказывала о том, что вряд ли было на самом деле, и уже не нуждалась в телефонных звонках своих бывших знакомых.

Незаметно начался период отчуждения от многого, что в прошлом ее волновало. Каждый возраст имеет свои предпочтения, нивелируя прошлые, созидая новые. Мы понимали, что не за горами начало изменения личности. Но эти горы казались такими высокими и непроходимыми, что, с учетом этого фактора и возраста мамы, нам не хотелось ее пичкать лекарствами, особенно после того как к хрестоматийному тесту со стрелками часов, выявляющему начало деменции, она отнеслась не просто с юмором, а смеясь разнесла его в пух и прах, без ошибок назвав нужное время.

Несмотря на то, что мама раньше часто болела, для своих лет она казалась достаточно здоровой. В любом случае, тот роковой июльский день не предвещал ничего плохого…

И вдруг я услышала, как мама затихающим голосом зовет меня. Хотя ее комната была в нескольких метрах от моего письменного стола, я не пошла, а помчалась к ней.

Когда я вбежала в комнату, она, бледнея на глазах, сидела в кресле, держа руку в области сердца. Решив, что у нее очередной приступ стенокардии, прежде чем дать нитроглицерин, я начала измерять артериальное давление, которое катастрофически падало. В таких случаях нитроглицерин лишь может навредить. Я тут же позвонила знакомому доктору, и было принято решение срочно вызвать скорую. До сих пор благодарна бригаде кардиологической реанимации, восхищаюсь профессионализмом и состраданием венских врачей. Они приехали через несколько минут и сразу же перенесли маму в свою мобильную реанимацию, где кардиологи сделали все возможное, чтобы ее спасти.

У мамы был тяжелый инфаркт. Ее срочно надо было везти в больницу. Мне разрешили сопровождать маму в приемный покой, где я узнала о тех двух последних часах ее жизни, которые не восприняла и не хотела воспринимать как реальность.

– У вашей мамы тяжелый инфаркт, – пытался внушить мне дежурный врач в приемном покое больницы после разговора с врачами скорой. – Учитывая ее возраст…

Я перестала вникать в смысл его слов. Может ли что-то хорошее он мне сказать после фразы «учитывая ее возраст»? Но если вчера ее возраст действительно был чем-то сверхъестественным, то сегодня… Невольно в голову пришли воспоминания, оставшиеся после нескольких месяцев моего участия в проекте помощи персоналу в одном из старческих домов Вены. Там в этом возрасте дамы еще приглашали не менее молодых кавалеров на танцы, любили поболтать про свой флирт, обсуждая своих ухажеров… Они красились, наряжались, занимали очередь к парикмахеру, который приезжал в дом несколько раз в неделю. Для них постоянно устраивались концерты. Их возили на экскурсии. Словом, тот, кто был, как говорится, на ногах, жил полноценной жизнью не только для своего возраста, но и для более молодого. Нет, не надо учитывать возраст – надо учитывать тяжесть заболевания.

– Вы слышите меня? – дежурный врач прервал мои мысли. Наблюдая, как мама дышит кислородом, я наконец обернулась в его сторону.

Молодой, красивый, обаятельный… Таким место на сцене, в кругу торжествующих поклонников, а не здесь, в больнице, пропахшей лекарствами, где люди теряют или приобретают надежду. Через пару часов ночь, а ему до утра видеть чьи-то страдания. Приемный покой… приемное отделение… где близкие, как за соломинку, хватаются за вердикты докторов.

Мне показалось, что маме стало легче дышать. Однако слова врача отрезвили меня.

– Вашей маме осталось жить два часа, – с сочувствием сообщил он, рассматривая ее электрокардиограмму и какие-то анализы, сделанные со скоростью света.

– Два часа? – Нет, этот вопрос задала не я, а мои глаза, потому что губы не раскрывались, а зрачки превратились в «пиявки», высасывающие ответ из глаз доктора.

– К сожалению, – почти извиняясь, подтвердил он свои первые выводы.

– Нет! Нет! Нет! Вы не правы, я тоже врач, я тоже понимаю…

Я кричала, что понимаю, ничего не понимая. Меня трясло как в лихорадке. Я смирилась с инфарктом, но не могла смириться с таким последствием. Неужели придется навсегда распрощаться с мамой? Неужели осталось лишь два часа? Нет! Нет! Ни за что!

– Что вы себе позволяете! – донеслось до меня.

– Как вы разговариваете с доктором, он же знает, что говорит!

На меня смотрела с презрением вернувшаяся с новым анализом мамы в приемный покой медсестра. Она была лет на десять старше врача, работала дольше и знала, как надо отстаивать честь своих докторов.

Но и ее «воспитание» не подействовало на меня.

– Доктор, я могу позвонить дочери, она тоже врач, проходила интернатуру в вашей больнице, мы с ней вместе спасем маму?

– Конечно, не возражаю.

Я судорожно рылась в сумке. Ничего, кроме ключей и клочка бумаги с номером телефона отеля, где отдыхала дочь, в ней не оказалось. Да и как могло оказаться, хорошо, что хоть не забыла ключи и номер телефона. Я вспомнила, как лихорадочно собиралась в больницу, когда врачи скорой разрешили сопровождать маму. В моем распоряжении была минута. Успела схватить первую попавшуюся сумку и бумагу с телефоном отеля с письменного стола. Кошелек с мобильником остались в другой сумке. Что мне делать? Что? Что? Не буду же я просить у врача пару монет, чтобы позвонить дочери с телефона-автомата, мимо которого везли маму.

Но молодой, похожий на артиста и, как мне казалось, достаточно легкомысленный доктор внезапно понял мое состояние.

– Пожалуйста, подскажите номер телефона вашей дочери.

– К сожалению, мобильный она вечером отключает, но хозяйка отеля ее позовет. Дочь в отпуске и не в Вене.