Ирина Филиппова - Чага. Гриб-сенсация

И авторитет его, как врача, исцеляющего рак, – непреложен. Без единой публикации в прессе Масленникова знали везде. Адрес врача, написанный от руки или отпечатанный на машинке, переходил из рук в руки. Сарафанное радио – вещь неподкупная, лжи, вымыслов и фантазий там не бывает. Есть человек со страшной смертельной болезнью – и есть результат лечения именно этим врачом, именно этим снадобьем, и факты подтверждаются постоянно. В архиве Масленникова есть сотни реальных историй болезни, которые закончились излечением рака.

Одна из таких реальных историй – заболевание раком известного писателя Александра Ивановича Солженицына и его полноеизлечение от этой страшной болезни.

В повести «Раковый корпус» Солженицын описывает свои скитания по онкологическим диспансерам, психологические переживания уже на грани между жизнью и смертью, пациентов с таким же недугом, отсчитывающих последние месяцы, врачей-онкологов, и узколобых, и творчески направленных, и равнодушных, и наоборот, стремящихся помочь и сознающих собственное бессилие перед этим заболеванием.

РАКОВЫЙ КОРПУС СОЛЖЕНИЦЫНА

(отрывок из книги)

«…Всех собрал этот страшный корпус – тринадцатый, раковый. Гонимых и гонителей, молчаливых и бодрых, работяг и стяжателей – всех собрал и обезличил, все они теперь только тяжелобольные, вырванные из привычной обстановки, отвергнутые и отвергнувшие все привычное и родное. Нет у них теперь ни дома другого, ни жизни другой. Они приходят сюда с болью, с сомнением – рак или нет, жить или умирать? Впрочем, о смерти не думает никто, ее нет. Ефрем, с забинтованной шеей, ходит и нудит “Сикиверное наше дело”, но и он не думает о смерти, несмотря на то что бинты поднимаются все выше и выше, а врачи все больше отмалчиваются, – не хочет он поверить в смерть и не верит. Он старожил, в первый раз отпустила его болезнь и сейчас отпустит.

Русанов Николай Павлович – ответственный работник, мечтающий о заслуженной персональной пенсии. Сюда попал случайно, если уж и надо в больницу, то не в эту, где такие варварские условия (ни тебе отдельной палаты, ни специалистов и ухода, подобающего его положению). Да и народец подобрался в палате, один Оглоед чего стоит – ссыльный, грубиян и симулянт.

А Костоглотов (Оглоедом его все тот же проницательный Русанов назвал) и сам уже себя больным не считает. Двенадцать дней назад приполз он в клинику не больным – умирающим, а сейчас ему даже сны снятся какие-то “расплывчато-приятные”, и в гости горазд сходить – явный признак выздоровления. Так ведь иначе не могло и быть, столько уже перенес: воевал, потом сидел, института не кончил (а теперь – тридцать четыре, поздно), в офицеры не взяли, сослан навечно, да еще вот – рак. Более упрямого, въедливого пациента не найти: болеет профессионально (книгу патанатомии проштудировал), на всякий вопрос добивается ответа от специалистов, нашел врача Масленникова, который чудо-лекарством – чагой лечит. И уже готов сам отправиться на поиски, лечиться, как всякая живая тварь лечится, да нельзя ему в Россию, где растут удивительные деревья – березы…

Замечательный способ выздоровления с помощью чая из чаги (березового гриба) оживил и заинтересовал всех раковых больных, уставших, разуверившихся. Но не такой человек Костоглотов Олег, чтобы все свои секреты раскрывать этим свободным, но не наученным “мудрости жизненных жертв”, не умеющим скинуть все ненужное, лишнее и лечиться…

Веривший во все народные лекарства (тут и чага, и иссык-кульский корень – аконитум), Олег Костоглотов с большой настороженностью относится ко всякому “научному” вмешательству в свой организм, чем немало досаждает лечащим врачам Вере Корнильевне Гангарт и Людмиле Афанасьевне Донцовой. С последней Оглоед все порывается на откровенный разговор, но Людмила Афанасьевна, “уступая в малом” (отменяя один сеанс лучевой терапии), с врачебной хитростью тут же прописывает “небольшой” укол синэстрола, лекарства, убивающего, как выяснил позднее Олег, ту единственную радость в жизни, что осталась ему, прошедшему через четырнадцать лет лишений, которую испытывал он всякий раз при встрече с Вегой (Верой Гангарт).

Слепая вера Веги в науку наталкивается на уверенность Олега в силы природы, человека, в свои силы. И оба они идут на уступки: Вера Корнильевна просит, и Олег выливает настой корня, соглашается на переливание крови, на укол, уничтожающий, казалось бы, последнюю радость, доступную Олегу на земле. Радость любить и быть любимым…

…Многое должен пережить и передумать человек, прежде чем придет к такому пониманию жизни, не каждому это дано. Вот и Зоенька, пчелка-Зоенька, как ни нравится ей Костоглотов, не будет даже местом своим медсестры жертвовать, а уж себя и подавно постарается уберечь от человека, с которым можно тайком от всех целоваться в коридорном тупике, но нельзя создать настоящее семейное счастье (с детьми, вышиванием мулине, подушечками и еще многими и многими доступными другим радостями). Одинакового роста с Верой Корнильевной, Зоя гораздо плотней, потому и кажется крупнее, осанистее. Да и в отношениях их с Олегом нет той хрупкости-недосказанности, которая царит между Костоглотовым и Гангарт. Как будущий врач Зоя (студентка мединститута) прекрасно понимает “обреченность” больного Костоглотова. Именно она раскрывает ему глаза на тайну нового укола, прописанного Донцовой. И снова, как пульсация вен, – да стоит ли жить после такого? Стоит ли?..»

Итак, давайте немного разберемся в истории болезни А. Солженицына, его отношении к собственному исцелению, мифах, которые возникли в публицистике по этому поводу.

Откровенная, «говорящая» фраза из «Ракового корпуса» о главном герое (а прототип главного героя Оглоеда – конечно, сам Солженицын) удивила меня.

«Но не такой человек Костоглотов Олег, чтобы все свои секреты раскрывать этим свободным, но не наученным “мудрости жизненных жертв”, не умеющим скинуть все ненужное, лишнее и лечиться…»

Чтобы понять эти слова, нужно знать характер Солженицына – подозрительный, закрытый, амбициозный, чуждый благодарности кому-нибудь и за что-нибудь. Именно о таких чертах Солженицына говорила его первая жена Наталья Решетовская, умершая не так давно. Она знала о заболевании мужа многое, знала – и вынуждена была молчать. Потому что Солженицын крайне болезненно реагировал на любое упоминание о его недуге и выздоровлении… Одно время я даже сомневалась: а был ли рак у писателя? Не творческий ли это вымысел?