Юрий Андреев - Откровенный разговор, или беседы о жизни с сыном-старшеклассником на пределе возможной откровенности

Силой бурлящей воды лодку мгновенно распластало по камням. Снять ее с камней было почти невозможно. Именно в это время по всем законам плохой драматургии сверху хлынул дождь. Мне удалось остановить и развернуть свою байдарку, укрепить ее на берегу, и я прыгнул в воду, чтобы добраться до распластанной байдарки, помочь стащить ее с камней. Поток тотчас понес меня, как щепку. Ребята, которые были на берегу, мгновенно бросили мне веревку, я уцепился за нее и по дну, под водой добрался до нашей несчастной лодки. Вчетвером мы пытались стащить ее с камней из-под многотонных потоков воды. В это время Игорек, спрыгнув ко мне под дождем со своего камня в бурлящую воду, вежливо спросил: «Я не обрызгал вас, Юрий Андреевич?»

Представь себе эту ситуацию, по-настоящему аварийную, эту грохочущую реку, злобно ревущий рядом порог, отвратительный дождь сверху, и ты оценишь его великолепное чувство юмора, ощутишь по-настоящему интеллигентный дух, который господствовал в этом походе. Наконец совместными усилиями мы стянули разорванную лодку с камней, вытащили ее на берег, брезент зашили, помятые алюминиевые шпангоуты заменили упругими свежесрубленными ветвями. Нам удалось развести костер под большим камнем на берегу, мы высушили все вещи, Приготовили пищу и на следующий день отправились вперед по реке — к новым водопадам и к новым приключениям…

И прошла осень, и прошла зима, и вновь наступила весна, когда нужно было готовиться к новому походу — потруднее, подальше. И был новый маршрут по новым местам, с новыми ситуациями почище прежних, но все с тем же крепнущим ощущением: какая же это радость — полнота человеческого бытия, и как бедны те люди, которые способны променять ее на барахло, хотя бы и дорогостоящее!..

Представь себе некое грандиозное предприятие, точнее, его штаб управление, ведающее огромным космических, вселенских размеров производством. Строгое, сугубо рационально составленное штатное расписание этой конторы насчитывает около четырнадцати миллиардов единиц, и каждый работник ведает своим, строго определенным участком деятельности, каждый несет, выражаясь современным языком, свой чемодан.

Я повторяю, что это отнюдь не раздутый штат, просто Производство, которым руководит это управление, достигает невероятных размеров. А о рациональном построении конторы свидетельствует хотя бы такой выразительный факт: нормальное функционирование всей системы, например, водоснабжения, обеспечивают всего лишь около двадцати работников и справляются безукоризненно.

Система сложна безмерно: нет таких функций, которые она строго не координировала бы и не регулировала бы, она учитывает своеобразие интересов не только всех Других систем, подведомственных ей, но и всех элементов каждой системы и при этом, повторяю, находит оптимальное решение для общего соотношения всех этих интересов и всех совершающихся процессов.

И производство это благоденствует, благодаря своему штабу. А штаб испытывает бодрость, приподнятость, радостное состояние, благодаря активной деятельности всех подразделений, доверенных его руководству.

Утопическая картина бесконечно далекого будущего? Да нет, реальная модель всего-навсего лишь человеческого организма и человеческого мозга с его миллиардами нервных клеток, на которые замыкается руководство всеми нашими органами и функциями. А те двадцать работников водоснабжения, о которых я упоминал для примера, — это всего-навсего двадцать нервных клеток, ведающих в мозгу чувством жажды и поднимающих тревогу по всей системе, если организму не хватает воды.

И вот представь себе следующую картину, опять-таки не из области утопии: одна система за другой прекращают подачу сигналов в штаб, никакие попытки наладить связь. не удаются. Каково состояние работников, ведающих тем или иным отделом? Деваться им из конторы некуда, начинается либо апатия, либо деградация и разложение, а связь между тем продолжает отключаться, гаснет один отдел за другим, и функции всего штаба сводятся лишь к обеспечению элементарных или случайных потребностей системы.

Каково, как ты думаешь, самочувствие работников штаба?

А что делается в самой системе?..

Перейдем же от модели к реальному человеку. Представим себе, что речь идет не о том несчастье, когда его системы в результате какой-нибудь аварии одна за другой — отключились, а о том несчастье, когда многие из них, может быть, даже большинство — никогда и не включались! О каком человеческом счастье в подобном случае можно говорить? Четырнадцать миллиардов клеток, ведающих всеми нашими интересами, и большая, абсолютно подавляющая их часть лежит во мраке — что может быть трагичнее этой картины?

Но самая большая беда, самое большое горе заключается в том, что люди с такими отключенными, лишь в сотую часть накала мерцающими человеческими функциями сплошь да рядом не знают об этой своей беде! Несчастен человек, потерявший зрение, — он переживает оттого, что знает, чего лишился. Несчастен человек, утративший способность двигаться, потому что он знает, чего лишился. Но что может чувствовать тот, кто никогда по-настоящему не любил, не ненавидел, не радовался тому, что ему удалось что-то прекрасно сделать, хоть чуть-чуть продвинуть вперед решение какой-нибудь задачи?..

И если мы с тобой гуманисты, если думаем не только о себе, то наш лозунг: «Четырнадцать миллиардов работников — и ни одного среди них бездельника!» — мы должны, мы обязаны сделать достоянием всех, кто не осознает, не понимает или не хочет понять: что счастье — в полноте человеческого бытия!

Сколь удивительно многообразна действительность и как безмерна шкала проявлений человеческой сущности! Надо только уметь это видеть, ощущать, воспринимать во всей красоте, которая открыта в каждом из явлений. Мне вспоминается поездка в Армению, в Бюракан, в обсерваторию ко всемирно известному академику Амбарцумяну, с которым у нас по поручению «Литературной газеты»

Должна была состояться беседа. Бюракан — это небольшое село, расположенное у подножия горы, и шофер, который вез нас с писателем Гурамом Панджикидзе и корреспондентом Генрихом Митиным, предложил нам сначала заехать к своей старой бабушке, крестьянке, которая жила в этой деревне у подножия знаменитой обсерватории. Мы заехали к ней. Это был простой, побеленный известкой летний домик с земляным полом.

Старая крестьянка усадила нас за стол на деревянные лавки. На столе появилось кислое молоко, плоские лепешки — лаваш, пучки зеленого лука. Все было удивительно вкусно, все было подано от чистого сердца. Мы получили истинное наслаждение от общения с Матерью, с этой вырастившей несколько поколений старой женщиной: она говорила немного, но каждое ее слово несло в себе высокую мудрость доброты и доброту той мудрости, которая знает о жизни людей все, что только можно о ней знать. И потом, к назначенному часу, по крутым каменистым дорожкам мы поднялись в обсерваторию, где стоят, карауля безмерные пространства Вселенной, молчаливые башни с затаившимися внутри них телескопами. Строгая тишина стоит на территории обсерватории. О беседе с Виктором Амазасповичем Амбарцумяном я говорить не буду, она была опубликована в «Литературной газете». Добавлю сейчас лишь то, чего, конечно же, не сказал нам сам президент Всемирной ассоциации астрофизиков, но что мы узнали от его сотрудников. Амбарцумян, как ты знаешь, вместе со своими учениками стремится проникнуть все глубже и глубже в тайны мироздания. Ему принадлежат гипотезы, приоткрывающие завесу над тем, что человечеству еще предстоит узнать. В этой обсерватории открывают новые, неизвестные прежде галактики. И вот любопытно, что одну из этих галактик открыла ученица академика Амбарцумяна, открыла именно там, где он и предсказывал теоретически возможность существования этой галактики. Но Виктор Амазаспович категорически отказался от соавторства в этом открытии и настоял на том, чтобы галактика получила имя ученого, открывшего это скопление звезд: галактика Р. Шахбазян.