Олег Стеценко - Как не пить

Лечение должно начинаться с первого дня трезвости, а не прекращаться.

Если сохранение трезвости — это умение, то, очевидно, есть школы, где его можно получить? Да, такие «школы» есть. В этой книге будет рассказано только о немногих из них не потому, что остальные плохие, а потому, что этот рассказ может быть бесконечен.

Мы уже обсуждали, что самым главным методом является необходимость говорить на эту тему вне интоксикации. Эти разговоры должны вестись в доверительной обстановке, поскольку главной их задачей является добиться абсолютной, кристальной честности по отношению к самому себе. Люди, с которыми я могу так откровенничать должны вызывать у меня доверие. Не почитание или подчинение, а доверие. Я должен быть уверен, что они никогда против меня не будут использовать то, о чем я сказал.

Такие разговоры должны восприниматься как медицинская манипуляция, рекомендация врача. Они не должны откладываться по внешним причинам. Это как перевязка раны. Если врач сказал — раз в два дня, значит, будем перевязывать раз в два дня. Не зная почему, не задумываясь, зачем так часто. Эту рекомендацию надо выполнять, даже если поехал в командировку или устал.

Говорить на эту тему не хочется, вернее, хочется не говорить! Сразу будет не получаться, разговоры будут казаться нелепыми, бессмысленными. Первое время может показаться, что никакой пользы от них нет. Мы договорились — это умение. Надо продолжать. Не сразу, но получится.

Проще всего такие разговоры вести в семье. Многим из больных повезло, им удалось сохранить семьи. Члены семьи — это люди, которым я доверяю, нет смысла что-то от них скрывать, тем более болезнь.

Делать это нужно, по крайне мере, один раз в неделю. Вообще-то, чем чаще, тем лучше. Дело в том, что обострение зависимости идет примерно одну — две недели, и поэтому, если мы попытаемся разобраться в себе через месяц, можем его пропустить.

Эта процедура должна войти в семейный ритуал: каждую неделю, в какой-то заранее выбранный день (обычно перед выходными, хотя четких рекомендаций нет), в нашей семье мы должны поговорить о том, как дела у нас на этом фронте. Как правило, эти разговоры ведутся между супругами, но мне приходилось видеть, как больной открывался взрослым детям, приятелю на рыбалке, или в бане. Разнообразие орнамента допускается любое, лишь бы помогало…

Правило первое:во время беседы обсуждается только одна тема — болезнь. Не принимаются фразы: «Не хочется говорить на эту тему!» «Хватит уже меня стыдить!» «Есть темы и поважнее!» Для больного нет более важной темы. Если ты болен, значит нечего стыдиться. Мы хотим проявить сострадание — так позволь нам это сделать! Часто получается так: начали с главного, а потом как-то сбились на события в мире, дачу, родственников. Поэтому, сразу договариваемся: ближайший час, например, с 21:00 до 22:00 — только о болезни, о себе, потом о родственниках.

Правило второе:во время беседы нужно описывать не события, а ощущения . К сожалению, мы часто делаем вывод, что события нашей жизни напрямую связаны с ощущениями. Например, в ответ на вопрос: «Как прошел день?» приходиться слышать: «Проснулся, сходил на работу, вернулся домой, поужинал, посмотрел телевизор, лег спать» . Это хорошо написанный милицейский протокол. Теперь ясно, где и когда находился, но что чувствовал в это время, совершенно не ясно. Описание дня может выглядеть так: «Проснулся в хорошем настроении, весна, птички за окном, на работу идти хотелось. Шел радостно. Когда пришел, вдруг узнал, что сегодня четверг, а я думал пятница, завтра выходной! Как-то сразу расстроился, ничего делать не хотелось, работал „на автомате“. Зато после обеда разработался, что ли. Уже надо домой идти, а я все думаю, что-то еще надо сделать. Вот и сейчас сижу и думаю, что кому-то надо позвонить, кому не знаю». Обратите внимание — не было никаких необычных событий, а ощущений сколько! Об этом и нужно говорить.

Хотелось бы обратить внимание на то, что некоторые люди пытаются использовать для описания ощущений термины: депрессия, фрустрация, обнубиляция и т. д. Поверьте, более полезно говорить те слова, которые Вам понятны. Не нужно стесняться. Если человек говорит: «Накрыло, плющило, волокло…» это гораздо эффективнее, чем жеманная «депрессия» без понимания того, что же это значит.

Правило третье: говорить надо с кем-то. Вряд ли человек способен быть предельно откровенен со стенкой. Для того, чтобы понять, не вру ли я сам себе, нужно посмотреть в глаза того, с кем говоришь.

Результатом такой беседы должно стать понимание того, где сейчас моя болезнь. Если «все хорошо», болезни нет, значит, что-то скрыл, в очередной раз наврал самому себе, попытался приукрасить, не беспокоить. Значит, болезнь стоит со спины, ее просто не видно, но она есть. Это очень опасное положение, ты ее не видишь, ей легче тебе приказывать.

Как часто приходиться видеть больного, у которого вчера ушла жена, на работе он не был уже неделю, наверное, уволили, в квартире беспорядок, а в ответ на вопрос: «Как дела?» он отвечает: «Все хорошо! Не беспокойтесь!» Вот если бы я услышал: «Доктор, у меня проблема!», я бы меньше стал беспокоиться.

К сожалению, такие разговоры в семье получаются не всегда… Не потому, что семья плохая, а потому, что мысли, ощущения, переживания, связанные с болезнью выглядят настолько плохо, что порой жалко близких людей. Страшно, что они испугаются того, что услышат. Один больной мне рассказывал такой случай: «Жена поехала к родственникам, задерживается, я переживаю. Это нормально. И, вдруг, я подумал, а что, если она попала в аварию? И тут, представляете, на меня накатила волна ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ эмоций. Я дома один, у меня горе, могу и выпить! Никто не осудит!» Он говорил, что у него даже холодный пот выступил. «Какой же я безумный человек, если травма или даже смерть моей любимой жены у меня вызывает мысли о выпивке!» Понятно, что такое не сразу решишься рассказать любимому человеку. А рассказать надо . Иначе эти червяки потом превратятся в змей.

Для таких случаев существуют места, где больные могут собраться и поговорить между собой. Это, так называемые, реабилитационные программы. По-моему, термин не очень удачный. Во-первых потому, что слово «реабилитация» в России еще долго будет носить политический оттенок, а, во-вторых, потому, что слово «программа» напоминает больше работу с компьютером, чем с душой. Но это мое личное мнение. Да и сам термин прижился, и теперь менять его уже, пожалуй, не стоит.

Главным условием этих программ является анонимность. Не скрытности или таинственности, а именно анонимности, как условия защищенности, поскольку никто из присутствующих не знает, кто я. Именно поэтому, на таких группах можно говорить то, что беспокоит, без страха оценки.