Алена Василевич - Тюлик

Шавка не сразу узнала Вову и Наташу. Как и её собственные сыновья, дети за год тоже выросли и изменились: стали высокими и худыми. Шавка не набросилась на людей с лаем, как это обычно делают плохо воспитанные собаки, не закричала на них, даже ушей не навострила.

Шавка приветливо замахала хвостом и стала принюхиваться, пытаясь вспомнить, когда и где она слышала эти сейчас почти незнакомые ей запахи, шедшие от новых детских сандалий. Потом, ласково улыбнувшись Вове и Наташе умными желтоватыми глазами, она пошла впереди. Её приветливое виляние хвостом и выражение глаз словно говорили: «Пока ещё я не вспомнила, кто вы. Но это ничего. Я вижу, что вы неплохие дети. Особенно ты, маленький сорванец с весёлыми чёрными глазками… Ты, видно, такой же озорник, как и мои сыновья…»

И, чтобы показать своё расположение к маленькому гостю, Шавка легонько лизнула горячим шершавым языком Вовину руку.

— Ай! — в восторге пискнул Вова и обхватил Шавку за голову.

— Ай! — вслед за ним пискнула и Наташа, но уже от страха, что Шавка укусит её брата.

Шавка с укором глянула на Наташу и легонько коснулась хвостом её платья, словно упрекнула: «А ты вот хоть и большая, а всё равно — девочка. Испугалась, а чего?»

Стараясь по-прежнему быть приветливой и гостеприимной, Шавка бежала на шаг впереди, махая хвостом и то и дело оглядываясь на гостей.

На крыльце, под старым креслом, спал, свернувшись в клубок на подстилке, щенок, Шавкин сын — седой, с чёрными подпалинами на боках. Он то ли не проснулся, то ли не обратил внимания на приезд новых гостей, но как лежал, так и остался лежать.

Понимая, как это нехорошо и невежливо, и, должно быть, чувствуя себя от этого ужасно неловко, Шавка подошла к нему, легонько потянула зубами за ухо и сказала коротко и сердито:

— Гыр!

Щенок вскочил и, испуганно оглядываясь вокруг, забился в угол за кресло.

— Тюлик! — в один голос закричали дети. — Какой он стал большой и худой!

— Тюлик, а кто же ещё, — погладил перепуганного щенка сторож дядя Иван. — Бедняга, вырасти-то вырос, а ума не нажил. — В голосе сторожа прозвучало искреннее сочувствие.

Словно поняв дядю Ивана, Шавка горестно опустила голову и нежно лизнула Тюлика в нос.

— Не поверите, такой трусливый пёс уродился, что прямо глядеть на него жалко. Представьте, петуха боится. Петух его совершенно забивает. У нас там во дворе такой генерал со шпорами расхаживает… Жеребёнка боится — он его однажды так лягнул, что бедняга отлетел, словно мячик. Родные братья и те загрызают его. Вот этот мой волкодав… — Дядя Иван показал на брата Тюлика. Тот сидел поодаль, подтянутый, злой, с острыми белыми зубами в розовом рту.

— Его у нас Разбоем прозвали. Злой, как чёрт, так и глядит, кого бы хватануть. Только меня и боится. Мы с ним вдвоём дачу сторожим. Сторож хо-о-ро-о-ший! Чужого человека и близко не подпустит. Не удержишь — в клочья разорвёт.

— А нас он тоже разорвёт в клочья? — подвинулся поближе к маме Вова. Он только было намерился погладить Разбоя, но тот так выразительно оскалил свои острые зубы, что Вовина рука в мгновение очутилась за спиной.

— Ну! — сердито повернулся к Разбою дядя Иван.

Разбой поджал хвост, опустил голову и, нехотя отойдя, сел под ёлкой.

Дядя Иван перекинул через плечо охотничье ружьё.

— Сегодня вы тут устраивайтесь, — сказал он гостям, — а завтра я вам покажу, где у нас боровики растут. Нынче их хоть косой коси…

Потом он свистнул Разбоя и пошёл с ним своей дорогой.

Пока взрослые носили в комнату вещи и устраивались, дети тем временем продолжали знакомиться с Шавкой и её сыновьями.

Прибежал коренастый и широкоплечий, как мать, рыжий Жулик. Не церемонясь, он сразу же обнюхал Вовину и Наташину одежду и лизнул печенье, которое Вова держал в руке. Потом Жулик с удовольствием проглотил это печенье и остановился перед детьми с видом бессовестного попрошайки: «А что вы мне ещё дадите?»

У Жулика не было никакой гордости. Это был обжора и лентяй. Целыми днями он торчал на пороге столовой, где питались все, кто жил в этом лесном доме отдыха. Ухитряясь первым получать все самые вкусные куски, Жулик с каждым днём толстел и становился совершенно безнадёжным лентяем.

Но, как и всякий проныра, толстый Жулик был хитрецом. Он умел прикинуться очень умным и добрым, в то время как его братья, Тюлик и Разбой, совершали самые очевидные глупости. Один невесть чего пугался и убегал от людей, а другой, злясь, что дачники возятся с его братом, рычал на них… Любила Жулика и баловала больше, чем других сыновей, и мать, Шавка. Этот лентяй и с ней умел быть ласковым и нежным. А какая мать устоит против этого?

Разбой имел смелый и независимый нрав. За него Шавка не беспокоилась. Свежую кость он добывал себе в битве. А вот Тюлик — о нём всегда болело Шавкино сердце. Он и рос такой худой и неудачный потому, что не умел за себя постоять. Уже на что Жулик лентяй и лежебока, а и он норовил вырвать из зубов Тюлика хоть чёрствый кусок хлеба. Лишь бы отобрать.

А что касается Разбоя, то он, как всякий, у кого есть сила и крепкие зубы, смотрел на Тюлика, как на ничтожество, и при всяком удобном случае готов был вырвать хоть шерсти клок…

Мать всё это видела и понимала. Оставшись вдвоём с Тюликом, она лизала его безобидную и всегда печальную морду и горевала: «Почему ты не такой, как твои братья?.. Всех боишься, ничего сам не можешь добиться. Тяжело тебе будет жить на свете, глупенький ты мой…»

Неуклюжего и трусливого Тюлика недолюбливали и взрослые дачники.

— На и тебе, недотёпа, — бросали они кусок чёрствого хлеба Тюлику.

А он обычно сидел где-нибудь поодаль, под кустом орешника, и лишь с грустью наблюдал, что происходило на крыльце, как лежал и облизывался после вкусной еды его брат, ласковый хитрец Жулик.

Когда в дом отдыха приехали дети, жизнь Тюлика переменилась. Дети сами не ели, а всё самое вкусное оставляли ему. При детях не осмеливались обижать Тюлика и его братья. Теперь и сам он почувствовал себя смелее.

Наверное, в благодарность за это каждый раз, когда дети ходили в грибы, Шавка коротким лаем звала Тюлика и всегда бежала следом за ними. Иногда увязывался и тянулся в хвосте за ними и Жулик, но жара и лень скоро возвращали его назад к столовой, в тенёк.

Случалось, что даже Разбой оставлял своего хозяина, дядю Ивана, и тоже бежал следом за матерью и братом.

Шавку радовали свои дети, и, что-то коротко приказав им на собачьем языке, она пускалась бегом по лесу поразмять свои старые ноги, разнюхать незнакомые следы, попугать глупых птенцов. Однако далеко от дачи она и сама не отлучалась, и сыновьям своим не разрешала. Словно знала, что детей одних заводить в лес опасно — могут заблудиться или чего-нибудь испугаться…