Роберт Вайнтрауб - Смерти вопреки

Фрэнк не слышал ничего, кроме биения собственного сердца. Каким образом Джуди преодолеет двести метров от состава до группы ожидавших погрузки пленных? Да сможет ли он щелкнуть пальцами настолько громко, чтобы собака услышала сигнал? В его наспех разработанном плане изначально имелось слабое звено – Фрэнк ведь не помнил точного плана станции и порта в Белаване (он приезжал туда два года назад) и не знал, где будет находиться Джуди по отношению к группе военнопленных. Казалось, теперь все пойдет насмарку.

Не было никаких звуков, никаких определенных заявлений, но беспокойство в рядах пленных сделало очевидным, что вот-вот случится что-то необычное. Вскоре до Фрэнка докатился тихий ропот: Джуди бежит к заключенным. Фрэнк отчаянно косился боковым зрением и увидел, как собака пробирается к нему. Джуди ползла на животе, как снайпер на огневую позицию: она опустила голову и не издавала ни звука. Собаке каким-то образом удалось незамеченной добраться до края колонны заключенных. Один из пленных позднее расскажет Фрэнку, что видел, как Джуди останавливалась и распластывалась на земле при приближении охранника. Она сумела остаться невидимой для охраны.

Теперь Джуди пробиралась по рядам пленных к Фрэнку. Никто из них не смотрел вниз, чтобы не раскрыть секрета. Никто из них не прошептал ни слова поощрения. Когда собака добралась до Фрэнка, он убедился в том, что на него никто не смотрит, потом выбросил одеяло из мешка, раскрыл его перед Джуди и ловко поднял мешок с собакой на плечо. Наконец Джуди была скрыта от глаз.

Совершенная Фрэнком подмена прошла незамеченной, но пытка не закончилась. Для того чтобы судно вышло на якорную стоянку, приготовило трап и приняло на борт семьсот человек, понадобилась вечность. Судьбе было угодно распорядиться так, что Фрэнк поднялся на борт одним из последних. Он почти два часа, не двигаясь, жарился на солнце с собакой в мешке, который держал на плече. Вполне естественно, что после столь долгого времени на жаре он начал шататься. По спине у него струился пот, руки-ноги дрожали, а зрение помутилось.

Рядом с изнемогавшим Фрэнком стоял долговязый австралиец (имя его осталось неизвестным). В конце концов, он снял свою широкополую шляпу и надел ее на голову Фрэнку.

«Если свалюсь я, – прошептал австралиец краем рта, – кто-нибудь меня подхватит. А если упадешь ты, тебе и твоей собаке придет конец».

На берегу оставалось только 75 человек. Одним из них был Фрэнк. Погрузка продолжалась. Шла гонка между временем, нужным для погрузки всех пленных на судно, и выносливостью Фрэнка, решившим держаться изо всех сил.

А потом он увидел, что к нему направляется японский охранник.

На лице охранника было подозрение. Внимательно осматривая Фрэнка, охранник спросил: « Ино муррасини нока? » («Собаки нет?»)

Фрэнк изобразил глубокую скорбь. Вес Джуди, обременявший его измученное плечо, тут ему помог. Фрэнк опустил голову и пожал печально плечами. По-видимому, это удовлетворило охранника, и он отошел.

Наконец выкликнули номер Фрэнка, и он с своей ношей влился в группу построившихся на палубе. Невероятно, но план сработал. Фрэнк и Джуди выбрались с адского острова Суматра и находились на борту судна, вдали от жесткого капитана Ниси и вынесенного им смертного приговора.

Фрэнк перебросил мешок на другое плечо и поднял своего друга на трап, идя навстречу будущему, которое казалось чуть более светлым.

Ржавое корыто . Другого описания не подобрать.

Судно «Ван Варвик» было тяжелым. Оно весило более трех тысяч тонн, имело высокие борта и превосходило размером и «Москита», и «Кузнечика», и любого из судов, на которых пленные бежали из Сингапура. От носа до кормы серую краску покрывали большие пятна ржавчины. Только название, переделанное с голландского на японский, было выведено свежей краской. Судно выглядело таким же изношенным и неухоженным, как и военнопленные. Казалось, его подняли с морского дна, и так оно на самом деле и было.

Голландцы затопили это судно в гавани Танджонг-Приок в северной части Батавии, в надежде замедлить продвижение японцев, но затопленное судно оказалось не более чем мелкой помехой. Японцы даже подняли «Ван Варвик», для того чтобы использовать в качестве транспортного судна, которому дали название «Харугику Мару». Этот корабль стал выполнять одну из наиболее мерзких обязанностей в истории военно-морского флота.

Из всех бесчеловечных испытаний, которым японцы подвергли военнопленных, время, проведенное пленными на «дьявольском судне», было, пожалуй, самым худшим. На этом разваливавшемся корыте японские военные перебрасывали пленных с острова на остров, из лагеря в лагерь по всему Тихоокеанскому театру военных действий. Людей запихивали в сырые, вонючие трюмы и отправляли из Филиппин на Яву и из Бирмы в Маньчжурию, а чаще всего с одного острова Японского архипелага на другой. «Ван Варвик» представлял собой типичное транспортное судно японцев. Обычно это были старые или ветхие сухогрузы, поднятые со дна после неудачных попыток затопить их, хотя иногда использовались и более современные суда.

Разумеется, на эти суда не наносили красные кресты, чтобы обозначить особый статус и присутствие человеческого груза для рыскавших в океане военных кораблей союзников. Японцев особенно не тревожило, что пленные могут погибнуть под ударом противника. Точные цифры определить трудно, но Виллем Ванрой, автор книги Prisoners of the Japanese in the World War II («В японском плену во время Второй мировой»), которая является одним из исчерпывающих трудов на эту тему, считает, что союзники потопили 16 судов с военнопленными, уничтожив более 20 тысяч человек. Ванрой (под псевдонимом Ван Ватерфорд) написал свою книгу после гибели у берегов Суматры «Дзюнъё Мару», одного из таких транспортов с пленными[1].

Помимо 720 военнопленных из лагеря Глоегоер на борту «Харугику Мару» находились 454 пленных из лагеря Юни-Компонг близь Белавана. Эта группа была такой же смесью голландцев, британцев и австралийцев, что и узники Глоегоера, хотя в Юни-Компонге сидел один норвежец.

Настроение военнопленных было разным, в зависимости от национальности. Британцы и австралийцы держались в сравнительно приподнятом расположении духа: плавание стало, по крайней мере, перерывом в безжалостно тяжелой лагерной жизни. Почти все голландцы, напротив, пребывали в унынии. Большую часть своей жизни (если не всю ее) они провели на Суматре или в Голландской Ост-Индии. Многие из них были женаты, и их ждали семьи на Суматре. Плавание для голландцев стало не просто поворотом в ходе войны, а пугающим путешествием в неизвестное.