Дайана Джессап - Пес, который говорил с богами

Мужчина взял пульт от электрического ошейника — черный цилиндр длиной около фута с шестидюймовой антенной, покрытой пластиком. Со стола он поднял черную карточку.

— Дамиан. — Севилл говорил громко, отчетливо. — Какой цвет?

Питбуль смотрел на него с искренним непониманием. Он знал звук, которым обозначался этот цвет, но ему никогда не приходило в голову сказать его этому человеку. Он никогда ни с кем не разговаривал, кроме Элизабет. Пес был растерян и смущен. Он осторожно попятился, проверяя, насколько кабель ограничивает его свободу. Сердце забилось быстрее от страшного предчувствия, а внутренности словно прижались к ребрам.

Севилл нажал на кнопку пульта. Ошейник распространил слабый, но непрерывный электрический сигнал вокруг шеи собаки. Пораженный, Дамиан резко дернулся и хрюкнул от неожиданности. В отличие от мгновенного шока, которому его подвергали в лаборатории Севилла, этот не прекращался. На таком уровне интенсивности боль казалась не очень сильной — он ощущал постоянные острые покалывания, и это было страшно и неприятно. Дамиан начал вырываться, изо всех сил пытаясь избавиться от боли. Но деться было некуда, он не мог даже развернуться. Разряд не исчезал, и пес сражался и защищался, пытаясь зубами ухватить ошейник. Он хотел укусить, сорвать его, но широкая и короткая шея не позволяла дотянуться до ошейника зубами. Поскольку острые покалывания продолжались без остановки, он уселся в полнейшей растерянности и коротко, визгливо заворчал.

— Какой цвет?

Дамиан слышал Севилла, но не мог сосредоточиться на нем и на его словах. Страх поглотил его. Его захватили врасплох, и он инстинктивно оборонялся, не в состоянии понять, почему его бьют током, не зная даже, наказание это или просто стечение обстоятельств. За то, чтобы эта боль ушла, он был бы готов сделать что угодно — если бы только мог понять, что от него требуется. Боль прекратилась на мгновение, затем вернулась, чуть сильнее. Теперь Дамиан запаниковал. Он не был упрямым — он искренне не понимал, чего от него хотят.

Стоя перед ним, Севилл был убежден: пес хорошо понимает, что нужно делать и почему его бьют током. Как может он не понять, когда прекрасно отвечал на ту же команду, работая с девушкой? Севилл не пытался ничему его учить — Дамиан знал правильный ответ и просто отказывался его давать, поэтому доктор не чувствовал жалости к этой собаке. Он был убежден, что короткие острые удары ошейника заставят Дамиана исполнять его приказы. Пес должен понять, кто теперь его господин. Это ничем не отличалось от тех неприятных уроков, которые он проводил со своевольными пойнтерами, не желавшими приносить дичь в руки.

Инстинктивно Дамиан отчаянно пытался вести себя хорошо. Он лег на пол, но щиплющие, кусающие электрические разряды не прекращались. Он съежился в полном замешательстве. Боль не исчезала, он больше не мог лежать неподвижно. Он сел и бросил умоляющий взгляд на мужчину, стоявшего перед ним.

— Какой цвет? — снова спокойно спросил Севилл. Пес неотрывно смотрел на него, совершенно потрясенный. Этому человеку был нужен ответ, который заставит боль уйти. Но что он хочет? Какую команду он дал? Мужчина сказал «цвет». Что «цвет»? Он должен говорить? Этого хочет мужчина? Надо сделать что-нибудь, все, что угодно, чтобы остановить ошейник. Пусть даже такое невообразимое, как заговорить с Белой Болью.

— Кровь, — прохрипел он первое, что пришло в его истерзанный мозг. Питание выключилось, стимуляция прекратилась. Дамиан стоял с дико выпученными глазами, у него тряслись лапы, он ошарашенно шатался.

— Хорошо. — Севилл похвалил собаку за почти правильное поведение. Это большой шаг — первое слово, которое Дамиан сказал ему. Получив хоть какой-то ответ от животного, он мог теперь заставить его отвечать правильно без особого труда. — Ладно. — Севилл снова показал черную карточку: — Какой цвет? — и включил питание. Пес дернулся и подпрыгнул, его мозг переключился на резкие удары, он был не в состоянии думать.

— Кровь.

Хорошо, — снова сказал Севилл, убирая палец с кнопки. Теперь ответ пришел гораздо быстрее. Пес делал замечательные успехи. Севилл сбросил уровень стимуляции ниже на одно деление.

— Это черный, — подсказал ему Севилл, снова показывая карточку. — Какой цвет?

Боль вернулась. Дамиан мигнул, когда ошейник ударил его, но не отвел взгляда от мужчины.

— Чернь, — ответил он.

— Хм, очень хорошо.

Питание выключилось. Севилл взял следующую карточку. Еще не задав вопроса, он нажал на кнопку и включил ошейник. Севилл знал, что боль создаст мотивацию отвечать быстро, — такова стандартная процедура при тренировках с электрическим ошейником.

— Какой цвет?

Глаза собаки метнулись на карточку и обратно на мужчину.

— Синь.

— Да, хорошо. — Пес ответил и быстро, и правильно.

Когда Севилл потянулся за следующей карточкой, Дамиан вдруг обезумел, начал вертеться, насколько позволял короткий кабель. В ожидании боли он запаниковал — он знал, что сейчас его снова будут бить. В отличие от бессмысленных разрядов, которыми его пытали, изучая стереотипное поведение, эту боль он мог контролировать сам. Он был в состоянии понять, что абсолютная покорность прихотям господина может остановить боль, но пока этот процесс не завершен. Пока еще он боролся, не желая и не будучи в состоянии доверять человеку, причиняющему эту боль. Севилл игнорировал его борьбу, зная: это нормальная стадия, предсказуемое развитие событий при использовании электроошейника. Дамиан должен работать, несмотря на панику и страх, и должен принять электрическую стимуляцию как часть своей повседневной жизни. Это путь к простому, нерассуждающему повиновению. Для собаки покорность и общение были теперь единственными действиями, которые могли ослабить боль. Это, и ничто другое.

Севилл включил ошейник на слабом уровне сигнала и поднял следующую карточку, зеленую.

— Како…

— Синь, — поспешил сказать Дамиан, от страха — неправильно. Севилл проигнорировал ответ.

— Какой цвет?

— Синь, синь. — Дамиан дико извивался. Теперь он знал, чего хочет человек, но сейчас что-то глубоко внутри него сопротивлялось. Он не хотел подчиняться, вся его душа восставала против этого. Дамиан мог работать для Единственной, чтобы радовать ее, но теперь ему хотелось только убежать подальше от этого человека. В нем рос не свойственный питбулю протест. Ему не нравился этот человек, и он ничего не хотел для него делать. Тело и разум столкнулись в конфликте. Он снова стал бороться с принуждением.

Его воля была сильна, но человек знал, как сломать эту волю, — у него были для этого инструменты и сильнейшее желание перекроить собачью душу под свои нужды. Дамиан не мог бороться с ужасающим, непрекращающимся действием ошейника.