Евгения Михайлова - Новейший Ноев ковчег

– И я не знаю, – прошептала Таня. – Просто она оказалась настолько плохой… Мама, как ты могла с ней дружить? Но это не важно. Антон, а сколько дают за кражу?

– Как кража этого кота? До пяти лет. Так, дамы, полежал я тут с вами, с удовольствием послушал ваш дворянский бред, а теперь пойду делом займусь. Елизавета Петровна, дайте мне ключ от этой нехорошей квартиры и скажите, где вещи данной ценной царапучей особи. Все это сделаю я, потому что именно я мог бы ночью стать мокрым пятном под вашим домом. Из-за вашей так называемой подруги. Допустим, кот стал и мне дорог, когда мы с ним в обнимку, затаив дыхание, скользили по мокрой крыше восемнадцатиэтажного дома. Кроме этого, я найду в квартире его документы. Есть ведь где-то его паспорт, родословная. С чем ваша соседка потом пойдет в суд? Не знаете, где это может быть?

– Но это невозможно, – в ужасе произнесла Елизавета Петровна. – Я за все годы только один раз была в ее кабинете, и то недолго. Там письменный и компьютерный столы, бюро, в нем, вероятно, все документы Марсика. Но мы не можем так поступить! Это ее квартира, ее документы, ее… все.

– Документы Марсика, – так же спокойно произнес Антон. – Его посуда, какое-то тряпье. Палка для обдирания, вот с чем он перепутал трубу. А я – ваш зять. Которого могло бы уже не быть, если бы мы с этим животным сделали одно неловкое движение. И нас в квартире было трое, полагаю, были свидетели и среди соседей. Вой кота я услышал, подъезжая ко двору. Скажете, что я взял все это, предварительно вас связав. А документы мне нужны для того, чтобы подать в суд первым. За жестокое обращение с животным. Я – мирный атом, но меня это все достало. Эти трагедии в дворянском собрании на ровном месте. То есть я после двадцати часов работы полез на крышу, снял оттуда кота, чтобы вернуть его опять на балкон? Может, лучше сразу на крышу?

– Мама, – вдруг осторожно вмешалась Таня, – ты всегда стараешься быть такой несгибаемой. Но я-то тебя знаю. Ты на самом деле ранимая и нерешительная. И вдруг приняла решение, но у тебя никогда не хватит духу довести все до конца. А ты у Марсика одна. Он больше никому не нужен… Был. Теперь, конечно, нужен всем нам. Позвони Марине и скажи действительно, что Антон тебя связал. И что он вообще или бандит, или, наоборот, прокурор.

– Ой, не могу, – расхохотался Антон. – Я как в театре. Мне уже не так обидно, что меня разбудили. Отвернитесь, Елизавета Петровна, мне нужно встать и одеться.

В прихожей Елизавета Петровна дала Антону связку ключей.

– Я пользовалась только этим. Остальные туго проворачивались, я боялась, что не смогу однажды открыть дверь.

Они сели на скамеечку в прихожей – Таня и Елизавета Петровна с котом. Сидели неподвижно. Ждали. Интерес был только в янтарных глазах Марсика. У матери и дочери взгляд был одинаково перепуганный. Они даже не шевельнулись, когда открылась дверь и вошел Антон с двумя пакетами. Он внимательно на них посмотрел и небрежно сказал:

– Люблю скульптуры женщин и кошек. А вы дышите? Марсик дышит, причем так ровно. Оставайтесь в таком положении. Вам будет интересно.

Он неторопливо достал из одного пакета кошачьи миски, потом когтеточку, какие-то шарики, тюфячок, непрезентабельный и мокрый.

– Вот это я потом отнесу на помойку. Ты поняла, Таня, что это отнесу я? Ты туда больше не ходишь. Купим Марсику новый. А вот папка с его документами. Действительно была в ящике письменного стола. Слушай, тигр, я взглянул, прямо тебя зауважал. Ты вообще не местный. Заводчица твоя живет в Великобритании. Ей и в голову не пришло, что тебя запихнут на грязный открытый балкон. И конечно, не простой ты парень. Мой вояж на крышу того стоил. Потеряем с Таней работу – продадим тебя. Шутка, девушки. И внимание. Теперь самое главное. Елизавета Петровна, Чарлик разбил такую фигурку Каппе: сидит пара веселая, обоим под девяносто, смеются, а на них с интересом смотрит петух? Может, правда, курица. Я не разбираюсь в птицах.

– Разбил, – скорбно произнесла Елизавета Петровна. – На меленькие кусочки. Даже фрагментов не осталось узнаваемых. Это очень дорогая фигурка, она стояла высоко, я сама с табуретки еле дотягивалась, когда пыль протирала.

– Так. А рыбак такой смешной, навеселе: ничего не поймал, но чему-то радуется, – тоже на меленькие кусочки? И тоже очень дорогой, тоже высоко?

– Да… Я не понимаю. Откуда ты знаешь. У нас же тогда экскурсия не состоялась… Ты вообще ко мне не заходил.

– Я-то не заходил… А теперь не трогайте то, что я покажу. И следи, Таня, чтобы этот гангстер Чарлик не выскочил.

Антон стал доставать из другого пакета какие-то предметы, плотно завернутые в бумажные салфетки. Медленно, жестом фокусника разворачивал и ставил на полку, касаясь только через салфетки, – и пару с петухом, и рыбака, и хозяина с таксой, и еще, и еще…

Глаза Елизаветы Петровны и Тани расширялись и расширялись.

– Для того чтобы исключить ошибки, надеюсь, у вас есть список с номерами этих скульптурок, то, что это Каппе, вижу по фирменному знаку. Но вдруг есть второй экземпляр.

– Нет, у них не должно быть копий. Я сейчас принесу список.

Все сошлось. Это были фигурки Елизаветы Петровны. Женщина была страшно растеряна.

– Антон, почему ты сказал не трогать руками?

– Потому что мы вызовем полицию, и на этих дорогих вещах обнаружатся ваши старые отпечатки пальцев. И поновее – отпечатки вашей подруги Марины.

– Боже мой, – Елизавета Петровна сжала виски. – Не могу поверить. Это какое-то сумасшествие. Она, наверное, не в себе.

– Сумасшествие? – обрадовался Антон. – Я так и думал. Что вы так отреагируете. Все воры, садисты, убийцы у нас сумасшедшие, а все безответные жертвы – нормальные. Какая удобная теория… для ОПГ.

Елизавета Петровна проплакала в своей комнате целый день. Все вздыхали, проходя мимо, – и Таня, и Антон, и собаки. Только Марсик все время просил есть, валялся на новом тюфячке, который купила Таня, гордо заходил в свой новый кошачий домик, точил когти на своем шесте, а потом все равно драл диван на кухне. Он наконец понял главное в своей кошачьей жизни: он очень важный, потому что вокруг него такие волнения и суета. Но когда он дал пощечину Чарлику, который тоже захотел войти в его домик, Таня его приструнила. Просто подняла за шкирку и сказала, глядя в наглые глаза:

– Если будешь обижать этого бесхвостого ребенка, мы отнесем тебя на балкон к бывшей хозяйке.

Он все понял.

К вечеру пришла попить чаю опухшая от слез Елизавета Петровна.

– Все к лучшему, – сказал Антон. – У нее валет, у нас – туз. Кота она с радостью оставит в обмен на свободу. Ей могли бы дать реальный срок.

– Да. Я рада за Марсика. Я виновата перед вами и Чарликом, ну, у него найду способ заслужить прощение. Я получила дорогие мне вещи, я с чистой совестью оставлю Марсика, из-за которого сильно переживала. Но я потеряла дружбу и доверие. Это для меня достаточно драматично.