Елена Мычко - Про волков, собак и кошек

Забыл, как же! Байкал с рычанием рвал сетку зубами, разбрасывая хлопья кровавой пены, а глаза его горели гневом: нет, я тебя помню, я все помню, предатель!

Шел в годы перестройки такой сериал; понятия не имею, в чем там дело было, но весь еще не развалившийся окончательно Союз нерушимый каждый вечер прилипал к экрану. Смотрели его и в Туркмении. В городских квартирах, в богатых домах, в глинобитных развалюхах; где в полном цвете, а где и в немыслимых химических разводах, сквозь которые едва угадывались силуэты актеров, — везде каждый вечер рыдали богатые над своей беспросветной судьбой. И вот в силу каких-то таинственных законов идея овладела массами и пошла в народ…

В ту пору мы с мужем колесили по Туркмении в поисках племенных сук. Конечно же, по закону всемирного свинства породные животные как сквозь землю провалились. Нам предлагали щенков, едва открывших глаза, а горький опыт показал, что в этом возрасте собак из Азии перевозить бессмысленно. Все равно они заболеют и погибнут, лишь только попав в иной климат. Показывали кобелей, для которых эпитет «страшней атомной войны» был явным комплиментом. Приводили животных, чье отношение к породе среднеазиатская овчарка исчерпывалось местом рождения.

В один из дней я впервые услышала роковую фразу, тогда еще не понимая, что под ее знаком пройдет вся поездка. После непременного долгого чаепития и разговоров обо всем, кроме того, что нас действительно интересовало, дошло дело и до собак. Привели показать суку на продажу, она была не из первых красавиц, но вполне добротная: иссиня-черная с крохотным белым пятном на груди и, главное, с породной головой. Проводник сказал, что хозяин готов ее продать. Опять же изнурительно долго подбираемся к вопросу цены, нас она устраивает. Но, видимо, мы слишком легко согласились или торговались не по азиатским канонам, только хозяин спохватывается. Оказывается, он должен узнать согласие своей семьи. Надо же, я-то считала, что на Востоке слово хозяина не обсуждается. Но что делать — ждем.

Где-то через час хозяин вновь возникает на пороге. «Нэт, нэ продам, малчык плакат будэт!» — «Какой мальчик, господи помилуй, почему плакать?!» В глазах хозяина явное смущение: «Ну, этот, сын, нэт, плэмянык!»

Ничего себе, с каких это пор слезы то ли сына, то ли племянника влияют на решение мужчины?! Поминаем привычно, что Восток — дело тонкое, и едем дальше.

В другом селении видим еще одну приличную суку, правда, старовата, судя по сильно стертым зубам, но зато явно рожавшая. Опять чай, опять разговоры о том и о сем и лишь спустя несколько часов — о собаках. Продается — продается, какие деньги? Опять торгуемся, уф, сговорились… Лезу за деньгами. «Падажды, жина спрошу…» Исчезает, а у меня закрадываются в душу нехорошие подозрения — дежа вю, знаете ли…

Кажется, накаркала — стоит в дверях, в землю смотрит: «Нэ, жины плакат будэт…» Интересно, теперь жена плачет. Взгляд мой падает на подслеповатый экран телевизора, где сквозь помехи проступает «Богатые тоже плачут».

Едем дальше. Теперь сцена повторяется с унылым однообразием: чай, разговоры, торговля, сговор и… Плачут по очереди зять, брат, дядя, сноха, несколько сыновей подряд, снова брат и дядя, трехлетняя дочь (пятая или шестая в семье).

Наконец, на одной из погранзастав уже, слава богу, без чаепития и болтовни, сторговываем у шустрого старшины-туркмена суку. Он явно собирается ее «приватизировать», поскольку просит прийти вечером, как стемнеет. Пришли, ждем. Появляется, но один. «Почему не привел, что случилось?» Мнется: «Панымаэш, сукам пропадэт — майор плакат будэт!»

Возвращаемся из очередной поездки в Туркмению. В отличие от прошлых экспедиций мы с мужем хотели не только найти, описать и сфотографировать среднеазиатских овчарок, но и купить нескольких сук на племя. С этой задачей, хоть и не без головной боли, справиться удалось, и с нами на борт поднимаются две взрослые аборигенки.

Признаться, перед полетом я изрядно волнуюсь: суки-то совсем дикие, они в машине-то ездили всего два раза в жизни. Первый раз — когда их везли в Ашгабад, а второй — сегодня, в аэропорт. Ну, машина — это полбеды, мнения собак никто не спрашивал: одну запихнули чуть ли не под сиденье, вторую и вовсе в багажник (принято здесь таким образом собак перевозить), и поехали. А вот как мы с ними будем подниматься по трапу и как они поведут себя на борту — это вопрос почище гамлетовского! Да, они собаки туркменские, к людям добронравные, кусаться вряд ли начнут, но… А что делать, если испугаются, начнут биться, вырываться? Все-таки в каждой килограммов по тридцать пять — сорок есть, а резкость движений и упрямство у среднеазиата такие, что грубой силой с ним не сладишь. Ну что ж теперь — будем решать вопросы по мере их поступления.

Объявили посадку — идем в толпе по трапу. Как назло, этим рейсом летит чуть не пол-Ашгабада: куча детей мал мала меньше, женщины, обвешанные сумками, сумочками, кулечками и пакетиками, да еще и молодой ротвейлер… На удивление наши суки совершенно спокойны. Идут с таким видом, будто у себя в степи только и делали, что летали самолетами Аэрофлота. В салоне занимаем места поближе к хвосту — там больше расстояние между сиденьями — и без особых церемоний заталкиваем сук под кресла предыдущего ряда. Обе дисциплинированно сворачиваются клубочком и, как только завибрировали турбины, крепко засыпают.

Пытаемся поспать и мы, но не тут-то было. Сразу после взлета дети принимаются носиться по проходу, лазить по креслам, выглядывая в иллюминаторы, и поднимают немыслимый галдеж. Ротвейлер решает, что для полноты картины «Утро в Бедламе» его участие просто необходимо, и принимается брехать, то и дело выскакивая в проход. Хозяева затаскивают его за поводок обратно, он упирается, гулко взлаивая, и выпрыгивает из-за кресел каждые пять минут.

Замотанные стюардессы, проявляя чудеса ловкости и героизма, лавируют с подносами и тележками между детьми, уворачиваются от ротвака и улыбаются приклеенными улыбками. Бедные девчонки, даже если такой рейс один из десяти, все равно удавиться впору, а им приходится изображать, как они счастливы обслуживать весь этот дурдом. Больше всего их, конечно, достает собака. Я-то вижу, что пес молодой, но для них он выглядит громадным черным зверем со страшной мордой, украшенной на бровях желтыми пятнами, точно еще одной парой мрачных злобных глаз. Да и вообще, кто сказал, что молодой ротвейлер не кусается? Очень даже может, при его-то невоспитанности.