Николь Дескур - Я, говорит пёс

— Может, ты все-таки поедешь со мной в Париж? Мы бы иногда ездили за город, охотились бы там вместе?

— Нет. Очень мило с твоей стороны, что ты хочешь мне помочь, но я бы сильно скучал по дедушке и по охоте, которая из-за меня не состоится. Дедушка очень строгий, но если бы ты знал, как он добр. Я слышал, как он сегодня ругал вас и измерял следы, чтобы узнать, кто был в саду. Внуки смеются над ним, но втайне немного его побаиваются. Он прожил очень непростую жизнь. Когда ему было десять лет, на него с колокольни упал церковный колокол. Мальчик остался калекой. Страховку по болезни в то время не платили, и его матери, вдове, пришлось несладко. Он нашел в себе силы ни в чем не отставать от сверстников и, хотя из-за больного плеча больше года был прикован к постели, нагнал в учебе своих школьных товарищей. Он мог бы беззаботно жить и играть с другими мальчишками, но был беден. Мать умерла; у него не осталось никого, кроме старой тетки. И он пошел работать. Грустно, когда обстоятельства вынуждают умного и талантливого человека всю жизнь заниматься не тем, о чем мечтал. Но зато дедушка дал хорошее образование трем сыновьям, старший из которых — твой хозяин. А бабушка… Она нежна, добра и преданна, как и все бабушки. Меня она не очень-то жалует, причина этого скорее всего в излишней привязанности дедушки к его «грязным псам».

Однажды ночью на даче я проснулся от необъяснимого приступа страха. Я вскочил и разбудил всех. Она выскочила из постели и прибежала на мой лай. Я пытался объяснить ей, что снаружи подстерегает опасность. Мы отважно направились к двери, ведущей в сад; Она открыла ее, и я с лаем бросился к сливовому дереву. Оно было сплошь покрыто какими-то белыми бумажками, которые колыхались на ветру и неприятно шелестели. Я немного полаял, чтобы заставить их замолчать, и с чувством исполненного долга вернулся в дом. Она закрыла дверь, но мне удалось протереться в их спальню и улечься возле кровати: честно говоря, этот непрерывный шелест раздражал и пугал меня. Я не люблю того, чего не понимаю.

Мне нравится бывать на даче. Как только я вижу, что в машину заносят тюки, я сразу занимаю позицию возле двери: как бы меня не забыли дома. Один-то я туда не доберусь. Мы отправляемся в путь. Обычно меня сажают на заднее сиденье. Я уже достаточно подрос и дотягиваюсь до окна. Передо мной, как на экране, проплывают пейзажи, один лучше другого. Но есть на дороге одно место, которое мне совсем не нравится: это черный вонючий туннель. Ненавижу темноту. Я высовываю язык, я буквально лезу на стену, и в тот момент, когда я уже готов расстаться с жизнью, вдруг становится светло, окна открываются и жизнь возвращается ко мне.

Приезд на дачу — невероятно радостное событие. Как только машина въезжает во двор, я нацеливаюсь на открытое окно и, прыгая по головам и плечам, кое-как добираюсь до земли, падаю на траву. Больше часа, забыв обо всем на свете, я принюхиваюсь к знакомым и любимым запахам травы, земли, деревьев. А люди в это время занимаются привычными житейскими делами. И это хорошо, потому что я сам не в состоянии себя прокормить. Иногда я мечтаю о свободной, независимой жизни. Брести по полям куда глаза глядят, ночевать в лесу под кустом — что может быть приятней? Но чем я буду питаться? Попить воды из родника — это еще куда ни шло, это я могу, — но ведь надо сначала отыскать родник, а меня этому никто не учил. Скорее всего, я бы подходил к жилищам людей в надежде, что меня покормят. Но вдруг чужие люди не отпустят меня? И потом, я нуждаюсь в ласке. Бродяжничество и безделье иногда приятны, но скольким опасностям придется подвергать себя! Я стал слишком цивилизованным. Меня никогда не учили жить самостоятельно, так зачем же менять привычный ход вещей? Мы, собаки, не выбираем — мы принимаем тот образ жизни, который навязывают нам люди.

И вообще, мне нравится семейная жизнь. Но как быть, если кому-то из нас вдруг захочется обзавестись собственным семейным гнездом? Своего тепла нам бы не хватило — потребовалось бы отопление. Вести хозяйство тоже было бы нелегко. Я мечтаю о таком доме, который был бы мне по росту, и чтобы малыши приходили пожелать нам с женой доброго утра, и чтобы они во всем советовались со мной. По вечерам мы всей семьей собирались бы вокруг мисок, стоящих на кухонном полу. Можно было бы посадить фруктовые деревья, я бы ухаживал за ними, можно было бы… но все это только мечты, а я просто сошел с ума — не пора ли вернуться на землю и скромно признать, что мне совершенно не под силу организовать и содержать все это. Мы, собаки, должны жить с людьми и для людей. Они наши друзья, они нас любят и кормят, ухаживают за нами, когда мы больны. Любить их, охранять их, играть с ними — наша основная роль, мы созданы для того, чтобы всегда быть рядом. Что бы мы ни делали — охотились, охраняли дом или что-нибудь другое — мы с ними лишь для того, чтобы помогать им и радовать их.

Одна местная пожилая дама зашла узнать, как нам удалось уничтожить ряску на нашем пруду. Действительно, зелень полностью скрывала воду, и поэтому пришлось дважды удалять ее граблями, но каждый раз она снова появлялась. А в один прекрасный день исчезла, словно ее и не бывало. Моя хозяйка так и сказала старушке, что мы ничего особенного не предпринимали и все дело в погоде или сильных ветрах. Соседка не отставала, подозревая, что от нее скрывают правду. Что она хотела услышать? Например: «Вы знаете, накануне дня святого Иоанна надо три раза обойти вокруг пруда, осеняя его крестным знамением и окуривая травами». Потом Она очень сожалела, что не дала этот рецепт настойчивой соседушке. В ночь на святого Иоанна она обязательно обошла бы пруд трижды и в любом случае была бы нам только благодарна.

Надо сказать, что крестьяне очень суеверны. В местечке Берри крестьяне, например, уверяют ветеринара, что на дверях стойла больного животного таинственным образом появился крест. Врач совершенно в это не верит и продолжает лечить коров, но крест-то действительно там! И неизвестно, кто его нарисовал. Вообще, в провинции — невежественной и привлекательной — живет большое количество целителей.

Обычно я не верю в то, чего не понимаю, но, согласитесь сами, таинственное так притягательно. Вот почему я порой мечтаю о том, чтобы лапа какого-нибудь народного собачьего целителя прикоснулась ко мне, излечивая от моего единственного недуга — клещей.

Мне совершенно непонятно, почему люди из каждого выхода на улицу устраивают целую историю. Вы только подумайте, сколько раз в день они переодеваются! Один только Мальчик одет весь день в одно и то же. Утром он бегом спускается по лестнице и исчезает почти на весь день. В первый раз я решил, что он со мной играет, и бросился за ним. Как мне хотелось прогуляться ранним утром! Но он отказался взять меня с собой. Пришлось вернуться. Я поднялся наверх и с ужасом понял, что дверь захлопнулась, и я не могу ее открыть. Не смея лаять, я стал скрестись, и меня впустили. Я прилег, далеко выставив передние лапы и втянув плечи. Это приятное упражнение растягивает мне спину и расслабляет меня. Вздох, которым оно сопровождается, немедленно вызывает у окружающих желание пожалеть меня: «Не грусти, мы все тебя очень любим». Ну полное непонимание! Как им объяснить, что я выражаю недовольство или грусть только лаем? Если я переворачиваюсь на спину, они думают, что я чешусь, если я высовываю язык, — что хочу пить, хотя на самом деле мне просто так легче дышать. И если я потягиваюсь, как это делали когда-то и мои родители, то это всего-навсего упражнение, вроде йоги. Наш позвоночник всегда находится в горизонтальном положении и имеет свойство провисать — иногда надо давать ему отдохнуть. Люди считают, что мы ничего не понимаем и довольствуемся лишь сном, едой и питьем. Ах, если бы они могли понять, как мы мудры! Мы не учились в школе, у нас нет никакого образования, но мы подобны слепым, все чувства которых развиты сильней, чем у зрячих. Мы не можем говорить, но чувствуем очень многое. У нас нет рук, зато мы быстро бегаем…