Сергей Лукницкий - Собачий файл

Поэтому я торжественно вручил своему дорогому азербайджанскому гостю сверток, вынутый из сейфа. Он долго разворачивал сверток, потом прижал напоследок к груди деньги, передал их мне и осторожно положил скрипку в свой кофр…

У меня хорошие отношения со знаменитым, но тайным концерном, который быстро изготовил мне скрипку, очень похожую на ту, что привез наш азербайджанский друг. Прямо копия! И вы знаете, я ничуть не побеспокоился, когда ваш Внешэкономбанк напрочь не принял у меня купюры, объявив их самой грубой подделкой… Поэтому я не советую вам особенно удивляться тому, что мы греемся у такого странного огня.

— Вам, писателям, — продолжал он, — этого никогда не понять. Вам не понять, как трудно делать большой бизнес, потому что все в этом бизнесе всегда каким-то чудом уравновешивается. И, казалось бы, мы все остались при своем.

Это были золотые слова. И чтобы както помочь этому бедному человеку, я взял со стола все оставшиеся доллары и с любовью бросил их в огонь. Мы подождали еще некоторое время, пока зеленоватые бумажки превратятся в пепел, и тогда нувориш Битце Бейстоаа заговорил снова. Слова его дорожали с каждой минутой.

— Я нашел одного японского музыканта, которому продал эту бесспорно старинную скрипку за Амати. Он не стал делать экспертизу, он просто выложил триста тысяч. И сейчас, глядя на эти бессмысленные бумажки, порожденные единственным желанием обмануть меня, человека с Запада, я думаю о своей дочери и о вас, господин писатель, думаю потому, что на этом свете просто так сидеть и смотреть в камин слишком грустно и одиноко.

Господин Битце Бейстоаа еще долго бы разглагольствовал, если бы в дверях каминной не появилась та, ради которой мы с моим косноязычным собеседником предали свои призвания. Я — на мгновенье — писательское, а он — навсегда — призвание финского фермера.

Она стояла в проеме двери, высокая, беловолосая, хорошенькая.

Мы, не отрываясь, восторженно глядели на нее. Он по-отцовски, а я, признаюсь, плотски.

— Я готова, папа, — сказала она, едва кивнув мне. — Президент фирмы «Эсфирь-Ифрит» сообщил, что он ждет нас, договор о намерениях подписан, и он просил захватить с собой наличные. Это те, папа, что лежали тут на столике…

В ответ на наше торжественное молчание, она добавила:

— Не беспокойся, фальшивые я убрала, чтобы не путались, а эти, чтобы были под рукой, положила сюда. Мне с таким трудом удалось получить их сегодня из Японии через Микки-Маус банк. Президент этого банка Эрнст Мрочко даже попросил меня быть на эти дни его женой…

Всему наступает предел! Я, было, попытался удивиться, но не удалось: ко мне вдруг подошла хозяйская собака и вместо того, чтобы, как обычно, лизнуть, сказала: «Доброе Утро».

Я вспомнил, что это — ее имя.

Эта история случилась в дачном поселке писателей, недалеко от Москвы. Под колесами большой черной машины погибла собака. Она лежала на обочине, под длинным глухим забором дачи главного редактора уважаемого толстого журнала, похожая на истрепанную темную подушку, и мрак сосновой ночи сгущался над ней. Свидетелей происшествия не было. Машина, конечно, скрылась, и уже поэтому все случившееся местные жители сочли преступлением.

Но оказалось, что свидетели все-таки были, и преступник даже видел их через темное стекло лимузина. «Как такое возможно? — спросите вы, — как свидетели преступления одновременно были и не были, и, тем более, как ночью в лесу через темное стекло пассажир автомобиля смог разглядеть кого-то в придорожных кустах?» Ну, последнее объяснить очень просто: фары.

Автомобиль несся по улице Серафимовича, подпрыгивая на возвышениях, а Владимир Эрихович Б. все погонял возницу:

— Давай-давай, ну, опоздаю же!

Дело в том, что по центральному телевизору уже начиналась трансляция чемпионата по футболу, а Владимиру Эриховичу Б. было до Баковки рукой подать. Он еще почему нервничал: в машине, естественно, был телевизор, и Владимир Эрихович Б. видел, что сборная его страны, которой он служил в серьезном правительственном ранге чиновником, уже выстроилась в проходе, игроки подпрыгивали и подрыгивали мускулистыми ногами, как скаковые жеребцы перед забегом, но Владимир-то Эрихович Б. специально для этого матча купил накануне телевизор с плазменным экраном три на четыре метра — именно такого размера была стена ванной на его загородной вилле. Обидно, ведь он весь день предвкушал, как возьмет из холодильника пивко и заляжет в джакузи, и нажмет на пульт, а перед ним — хоп! — и вся сборная России в натуральную величину. Давно Владимир Эрихович Б. не лежал в джакузи посреди Лондонского стадиона.

Но в конце рабочего дня зазвонил телефон. Это был не простой телефон, а телефон без клавиш или диска набора. Ну, вы понимаете. К такому телефону можно не подходить, только если ты решил умереть.

Он — телефон — видит сквозь стены, а слышит сквозь уши, то есть сканирует мысли.

И вот бедному Владимиру Эриховичу Б. прямо в ухо проговорили четко и строго:

— Написать самолично проект Указа о защите домашних животных.

Не осмелился Владимир Эрихович Б. ответить телефону, что никогда он в руках не держал ни одно домашнее животное, не считая мух, которым в детстве любил ножки и крылышки пинцетом отрывать. Но проект нужен был к завтрашнему утру, потому что на том конце провода так лаяли, так лаяли! Нет, не подумайте, что тут намек на грубость: там, правда, лаяли — во дворе.

— Стая сук, — рычал голос в трубке, — всю ночь воют и лают, а пойдешь воздухом подышать, кругом одно собачье… а когда снег начнет таять, вообще… основы государства, понимаешь, подрываются, не российская земля под ногами, а дерьмо.

Вот поэтому и опаздывал Владимир Эрихович Б. теперь на матч, поэтому и гнал в ту летнюю ночь личный водитель Владимира Эриховича Б. автолайнер с содержимым со скоростью света, когда, аккурат напротив дачи главного редактора знамени российской литературы, в ослепительном свете передних фар возникла фигура небольшой черной собаки. Пес стоял прямо на дороге, прямо перед движущимся на него автомобилем. Он повернул голову и до последнего мига смотрел в лицо своей смерти.

Водитель поздно нажал на тормоза, глухой удар отбросил собаку метра на два вбок.

Автомобиль застыл как вкопанный, и какое-то время ни водитель, ни Владимир Эрихович Б. не могли отойти от шока. Первым очухался Владимир Эрихович Б., он провел широкой ладонью по еще более широкому лбу и проговорил:

— Ну, это не метод…

Что значили его слова, водитель не понял, да и сам Владимир Эрихович Б. не смог бы объяснить, что он имел в виду. Водитель потряс головой, потом усмехнулся в усы: