Борис Рябинин - Твои верные друзья

— Что же мы с тобой будем делать, а, Жучка, или как там тебя зовут?

Мне было приятно говорить с ней, хотя она и не понимала меня. Все-таки кто-то живой около тебя.

Между тем собака легла около меня. Ощупав ее сумку, я обнаружил в ней фляжку. Вытащив ее, приложил ко рту и — закашлялся. В фляжке был спирт. Он опалил мне рот и гортань, как огнем, однако, сделав несколько глотков, я сразу почувствовал, что жизнь возвращается ко мне. [40] По последнему положению, изданному после войны, санитарная собака не ложится около раненого, а, найдя его, сразу же спешит сообщить об этом санитарам, чтобы помощь пришла как можно быстрее.

Собака, казалось, только того и ждала, чтобы я попользовался ее ношей. Вскочив, она подхватила в зубы болтавшийся у нее под шеей предмет и со всех ног бросилась прочь.

— Куда? — закричал я настолько громко, насколько мог, но она даже не обернулась на мой крик.

Я вновь остался один. Теперь мне стало еще более тоскливо и одиноко, чем было до ее появления.

Спирт согрел меня, но ненадолго. Вскоре я почувствовал, что опять замерзаю. Мысли мои все время возвращались к собаке. Почему-то мне думалось, что она еще вернется.

Сознание снова стало мутиться. Начинало темнеть. По низине медленно полз туман. Собака не возвращалась...

Но что это мелькнуло у леса? Последним проблеском сознания я уловил две тени, — два человека бежали с носилками в руках. Впереди них, нюхая землю, прыгала на длинной привязи собака.

«Санитары...» — подумал я.

Все дальнейшее не сохранилось в памяти. Очнулся уже в госпитале, в глубоком тылу. Пришел в себя и сразу вспомнил своего четвероногого спасителя — рыжую шустренькую лаечку. Вспомнил и захотел ее видеть. Где она? Жива ли? Наверное, ушла с войсками дальше, спасать других тяжело раненых...

Я помнил о ней всю войну. Каждый раз, когда мне приходилось видеть собаку, в памяти обязательно вставал этот скромный труженик войны, помогающий опасению жизней наших раненых героев.

И вот сегодня, совершенно неожиданно, я встретил ее на параде Победы...

Полковник умолк, ласково глядя на Думку. Молчали и остальные. Думка, которой наскучило сидеть, легла у ног вожатого и свернулась клубочком, уткнув нос в пушистый хвост. Сержант, сидя на стуле и слегка склонившись к собаке, перебирал пальцами у нее за ушами.

Молчание нарушил Славик.

— А для чего она брала палочку в рот? — спросил он.

— Чтобы показать санитарам, что она нашла раненого, — ответил майор.

— И она привела их к папе?

— И она их привела. На ее счету сто сорок спасенных жизней. Дважды ранена, потеряла ухо на фронте...

— Мы тогда не одного товарища гвардии полковника подобрали, — скромно заметил сержант. Он пошевелился; Золотая звезда сверкнула на его груди.

Полковник бросил на него взгляд, который говорил о многом, но ничего не сказал, продолжая задумчиво молчать и все с тем же выражением смотреть на Думку. Но видел он уже не ее и не тот черный лес, где лежал осенью сорок первого года среди холодного вечернего тумана и испарений болотной гнили, а Берлин, поверженный и капитулирующий гитлеровский Берлин, куда он недавно входил со своим полком, входил как победитель...

Известно, что когда соберутся несколько любителей собак, разговоров не оберешься. А нас было четверо, и все закоренелые «собачники»: мой старый товарищ, Сергей Александрович, много лет руководивший клубом служебного собаководства, полковник в отставке — один из старейших членов нашего клуба, недавно вернувшийся из советской оккупационной зоны в Германии, еще один любитель, бухгалтер по профессии, и я.

Поговорить у нас было о чем. Все мы хорошо знали друг друга, но не встречались давно, так как прошедшая война разметала людей, и только вот теперь, когда, наконец, буря пронеслась и страна снова вернулась к мирной жизни, мы собрались, чтобы отвести душу в дружеской беседе.

Сергей Александрович был все таким же, каким я знавал его когда-то: оживленным, смуглолицым, с громким голосом, силе которого мы не раз дивились, когда он раздавал призы на ринге, с прежней юношеской подвижностью и ловкостью в худощавой подтянутой фигуре; лишь пробивающаяся седина в черных полосах напоминала о том, что мы стали значительно старше. На правой половине груди его была нашита золотая полоска, свидетельствующая о перенесенном тяжелом ранении, — память о Сталинграде; на левой — приколоты орден боевого Красного Знамени и ряд медалей, в том числе за оборону Москвы, за взятие Будапешта и Вены. На груди же полковника было столько орденских ленточек, что от них рябило в глазах.

Сугубо штатский человек, как и я, никогда не служивший в армии, четвертый участник нашей встречи, бухгалтер, в присутствии людей военных, бывалых всегда держался в тени; однако он был близок к армии хотя бы уже по одному тому, что, как активист клуба, в военные годы вырастил и сдал для Советской Армии несколько молодых собак. О том, что он был связан с нею более тесными узами, нам суждено было узнать лишь в этот вечер.

Я очень хорошо помню, как, благообразный и серьезный, в своем неизменном теплом бобриковом пальто, с остриженной ежиком седой головой, накрытой поношенной черной шляпой, приходил он в клуб, ведя очередную собаку на добротном ременном поводке. Там уже знали о цели его посещения. Он вручал собаку, расписывался аккуратным каллиграфическим почерком в толстей канцелярской книге, в которой регистрировался «приход» и «расход» собак, подтверждая своей подписью, что он добровольно и безвозмездно передает собаку государству, затем, держа шляпу в руке, сдержанно выслушивал приносимую ему благодарность и, потрепав в последний раз жалобно повизгивающую питомицу, постукивая тростью, уходил.

Таких добровольных поставщиков в те годы насчитывались сотни, но бухгалтер выделялся даже среди многих других. Казалось, он видел в этом какой-то свой особый, известный только ему, смысл...

В клубе он слыл чудаком. Говорили, что перед войной он пережил какую-то тяжелую семейную драму, после чего сделался замкнутым, ушел в себя. Не слишком разговорчивый и сдержанный, он оставался верен себе и в этот вечер: больше слушал, ограничиваясь только отрывочными, всегда сказанными к месту, репликами.

Говорил главным образом Сергей Александрович. Почти на протяжении всей войны он командовал собаководческими подразделениями, и это придавало в наших глазах его рассказам особый интерес.