Неизвестен Автор - Воспитание собак (сборник)

Таким образом, миролюбие собаки в ее собственном доме обеспечивает безопасность только потенциальной добыче, но не другим собакам. Возможно, тут мы сталкивается с извечной и широко распространенной в мире животных особенностью поведения, а точнее сказать, запретом. Известно, что ястребы и другие хищные птицы не охотятся возле своего гнезда. В непосредственной близости от их гнезд не раз обнаруживали гнезда вяхирей с полностью оперившимися птенцами; существуют подтвержденные сведения, что пеганки выводили утят в обитаемых лисьих норах. О волках сообщалось, что они не трогают ланей, выращивающих свое потомство в непосредственной близости от их логова. Мне представляется вполне возможным, что именно этот вековой закон "перемирия" и объясняет, почему наша домашняя собака у себя дома ведет себя так сдержанно с самыми разными животными.

Однако запрет этот не является абсолютным, и требуются сильные меры воздействия, чтобы молодая собака, полная сил и к тому же азартный охотник, поняла, что кошка, барсук, дикие кролики, мыши и другие животные, с которыми она отныне должна делить внимание своего хозяина, не только не предназначаются для еды, но неприкасаемы, священны и вообще табу! В мою память навсегда врезалось, как много лет назад я принес домой нашего первого котенка (это был Томас I) и попытался внушить моему псу Булли, заядлому охотнику на кошек, что он должен оставить малыша в покое. Когда я вынул котенка из корзинки, Булли бросился ко мне, исполненный радостного предвкушения, - он по-особому басисто, с подвыванием повизгивал, что делал лишь в редких случаях, а стремительно виляющий обрубок его хвоста почти превратился в смутную полоску. Конечно, Булли не сомневался, что котенка я принес специально для него, чтобы он расправился с ним по-свойски. Его уверенность имела под собой некоторые основания, так как в прошлом я не раз презентовал ему для расправы старых плюшевых мишек или тряпичных собачек, потому что он очень смешно терзал свою добычу. Но теперь, к большому разочарованию Булли, я совершенно ясно дал ему понять, что котенка он трогать ни в коем случае не должен. Булли был на редкость добрым и послушным псом, и я не опасался, что он пренебрежет моим приказом и все-таки набросится на котенка. Поэтому я не вмешался, когда он подошел к малышу и тщательно его обнюхал, хотя пес буквально дрожал от возбуждения, а гладкая глянцевидная шерсть на плечах и шее - там, где должна была бы дыбиться грива, зловеще потемнела и потускнела.

Булли не тронул котенка, но продолжал время от времени оглядываться на меня с басистым визгом, крутить хвостом, как лопастью электрического вентилятора, и пританцовывать на всех четырех лапах. Таким способом он упрашивал меня поскорее позволить ему начать желанную игру - погоняться за этой чудесной игрушкой, схватить ее и встряхнуть так, чтобы она уже больше не шевелилась. Но я продолжал все более категорически отвечать "Нет!", грозя указательным пальцем, и в конце концов он посмотрел на меня так, словно сомневался в здравости моего рассудка, опустил уши, испустил самый глубокий вздох, на какой только способен французский бульдог, вспрыгнул на диван и свернулся калачиком. С этой минуты он просто перестал замечать котенка, и в тот же день я оставил их наедине очень надолго, зная, что могу положиться на свою собаку. Однако, это вовсе не означало, что желание расправиться с котенком у Булли полностью угасло. Наоборот, каждый раз, когда я занимался котенком, и особенно когда брал его на руки, безразличие Були тотчас исчезало и он кидался ко мне, отчаянно вертя хвостом и так стуча лапами, что пол содрогался. При этом он смотрел на меня с тем же выражением напряженно-блаженного предвкушения, которое озаряло его морду, когда он изнывал от голода, и я вносил в комнату миску с еще не остывшей едой.

В то время я был еще очень молод, но тем не менее меня поразило простодушно-веселое выражение морды собаки, которая всем своим существом жаждала разорвать ив клочья крохотного котенка. Я уже хорошо знал привычки собачьей злости, и мне были отлично знакомы те выразительный движения, какими собака демонстрирует ненависть, однако тут я впервые постиг истину, которая и огорчила и утешила меня, а именно: хищник убивает без всякой ненависти. Совершенно ясно (хотя в этой есть какой-то парадокс), что хищник испытывает к животному, которое он намерен убить, примерно те же чувства, какие у меня вызывает предназначенная на ужин ветчина, когда я вдыхаю ее доносящийся из кухни пленительный аромат - залог приятного вечера. Ведь для хищников его жертвы - залог вовсе не "ближние". Умудрись вы втолковать льву, что антилопа, на которую охотится, - его сестра, а лисе - что кролик ее брат, они, без сомнения, удивились бы не меньше, чем мы, если бы нам заявили, что наш самый заклятый враг - это человек. Только те существа, которые не сознают, что их добыча подобна им самим, могут убивать, не вызывая осуждения, и вот этой-то безгрешности тщетно ищет человек, когда он пытается забыть, что его жертва - такое же живое существо, как и он сам, или внушает себе, что его враг - настоящий дьявол и заслуживает сострадания даже меньше, чем бешенная собака.

В одной из своих северных повестей Джек Лондон с жуткой реалистичностью описывает простодушную кровожадность хищников. Большая стая волков окружила стоянку путешественника, у которого не осталось больше патронов. По мере того как силы человека иссякают, волки становятся все более дерзкими и свирепыми. В конце концов, не выдержав усталости и долгой бессонницы, он ненадолго засыпает у своего догорающего костра. К счастью, он успевает вовремя проснуться и видит, что кольцо волков придвинулось ближе. Теперь ему хорошо видны их морды, и он вдруг замечает, что их прежнее злобное, угрожающее выражение исчезло - носы не наморщены, глаза не прищурены жестоко, клыки не обнажены, уши не прижаты к голове. Рычание смолкло, воцарилась тишина, и повсюду вокруг себя он видит дружелюбные собачьи морды с торчащими ушами и широко раскрытыми глазами. И только когда один из волков нетерпеливо переступает с ноги на ногу и облизывается, путешественник в ужасе осознает жуткое значение этой дружественной успокоенности: волки настолько утратили страх перед ним, что видят в нем уже не опасного врага, а лакомый обед. Я не сомневаюсь, что сфотографируй меня кто-нибудь "с точки зрения" вышеупомянутой ветчины, мое лицо на снимке тоже источало бы одно благодушие.

Даже много недель спустя самого легкого знака с моей стороны было бы достаточно, чтобы Булли убил юную кошку. Однако, не получая такого разрешения, он не только на нее не нападал, но, наоборот, мужественно защищал ее от других собак. Объяснялось это отнюдь не тем, что он питал к ней симпатию, а, вероятнее всего, следующим взглядом на ситуацию: "Уж если мне не позволяют разделаться с этой мерзкой кошкой в моем собственном доме, так пусть же она и другой собаке не достанется!"