Наталья Романова - Дайте кошке слово

Так имеем ли мы право пренебрегать наблюдательностью человека, его способностью правильно оценивать свои наблюдения. Зачем громоздить машины там, где они не нужны?

Вы скажете, пока нет точных критериев оценки, выводы из таких наблюдений могут быть ошибочны. И это опасно. Однако не опаснее (как мы уже убедились) того, когда был как бы найден один из «критериев» — условный рефлекс, превратившийся в такую «машину», которая все смела и переработала на своем пути, объясняя любую деятельность животного действием одного сплошного тупого рефлекса.

Иван Петрович Павлов, запретив в своей лаборатории слова: «животные думают, чувствуют, понимают», боролся с «теорией антропоморфизма» (уподобления человеку), в то время очень распространенной, мешающей продвижению науки вперед, стоящей на пути новых исследований. (Кстати, к концу жизни академик Павлов высказывался в пользу некоторой разумности высших позвоночных животных. Но его слова потонули тогда в его же теории условно-рефлекторной деятельности, ибо с парадигмой бороться трудно даже тому, кто ее породил.)

Однако теперь чего нам бояться? Теперь мы другие. Теперь, когда по-новому определен процесс условно-рефлекторной деятельности, когда мы располагаем тончайшими методиками (на уровне нейрона) для проверки фактов, думается, не только не следует бояться визуальной оценки наблюдения специалиста за поведением животных, но оно, это наблюдение, может явиться одним из лучших, стремительно проникающих в суть новых явлений инструментом познания!

И какой еще нужен «критерий», если не тот, который рождается в голове ученого в результате сопоставления накопившихся фактов, теорий, методик?

А если к тому же эти знания не будут возвращать мысль к установившимся догмам, то их совокупность способна дать то интуитивное представление о происходящем в поведении животного, которое в сочетании с «острым глазом» может привести к открытиям, к каким не приведут и сотни опытов.

И надо бы перестать говорить, как о чуде, — о решении животным логических задач, об инсайтах, как об озарениях, неизвестно откуда взявшихся. Озарений не бывает, если нечему озаряться! Камень при всем желании может «родить» только камень, но не мысль.

Современное представление о работе мозга (от первых попыток создания Ухтомским «принципа доминанты» до современной теории «специфических состояний мозга») позволяет нарисовать картину возникновения инсайта не как ниоткуда взявшегося феномена, а как естественную реакцию животного, попавшего в сложную ситуацию, из которой оно умеет найти выход.

Как теперь известно, каждому действию животного соответствует специфическое состояние мозга. Состояния мозга беспрерывно меняются как функционально, так и структурно, эти состояния мозга, определяющие поведение животных, с одной стороны, и сами зависящие от происходящих с животным действий — с другой, вобрали в себя всевозможные психофизические процессы и явления: мотивации, эмоции, предыдущий опыт со всеми видами обучения, в том числе и импринтинг, память, и все механизмы, с помощью которых происходит взаимодействие животных с действительностью.

Состояние мозга как бы обладает автономными свойствами живого существа: знает и что внутри организма делается, вплоть до каждой клеточки, и что во вне, и что этому организму надо, сообразуясь с его прошлым опытом. Вот оно-то и определяет, каким путем идти: инстинктивным, рефлекторным, разумным или всеми вместе, а может быть, сделать финт — выброс — инсайт! Решить что-то небывалое и снова спрятаться в свое следущее состояние мозга.

Состояния мозга были уже тогда, когда настоящего мозга еще и не существовало. В самом начале развития, когда были только его зачатки, но они уже умели в ходе эволюции поведения отложить в память (генетическую память) наиболее удачные проявления этого поведения, создавая тем самым новые структуры, а следовательно, новые состояния мозга.

Мозг развивался. Удивительное дело. Для того чтобы быть умным и решать логические задачи, оказалось не обязательным обладать теми отделами мозга, которые как бы несли разум, прогресс. Разум в эволюции мог вдруг появиться на фоне бездарности, и не функциональной, а органической. Казалось бы, если нет у птиц отделов мозга, «которыми рассуждают», то это значит: как ни прыгай, как ни летай, а глуп ты и рассудочная твоя деятельность не только не элементарна, но прямо-таки должна приближаться к нулю.

Но оказывается, это не так. Нет у птиц коры больших полушарий, но зато есть другой отдел мозга «стриатум». И вот этот «стриатум», который существовал и у черепах, и еще у более древних существ, вдруг берет на себя необычную для него функцию — догнать по своему развитию кору больших полушарий млекопитающих и стать органом, который мог бы заменить деятельность этой коры у птиц. Догнать он, конечно, не догнал, но кое-какие структуры, которые мы потом видим в коре больших полушарий, у него появились. Правда, у разных птиц в разной степени.

А в результате потрясающий факт: ворона, у которой стриатум развит более, чем у всех других птиц, оказалась по решению логических задач ближе к представителю млекопитающих, например к кошке, нежели к курице (Крушинский, 1986).

Развитие мозга в эволюции шло разными путями. С одной стороны, появляются новые образования — «новая кора», развивающаяся в дальнейшем в кору больших полушарий; с другой — усовершенствуются старые — развиваются ядра стриатума.

Но если новая кора, возникнув, имеет возможность развития (образуя в дальнейшем сложнейшие отделы коры больших полушарий), если это развитие ведет в конечном итоге к появлению человека, то стриатум со всеми своими усложненными структурами лишь эпизод в эволюции, лишь тот пробный камень, который позволяет как бы проверить (испытать) структуры (ведя их к совершенству) в разных группах животных, на разном уровне, при этом давая выбросы совершенства то в одном, то в другом виде. (Подобно тому, как зачатки форм и различных черт характеров, начиная свое развитие у рыб, продолжали его в других классах животного царства.)

А в результате кажущаяся примитивность поведения у одних животных и сверхумное поведение у других может оказаться сбалансировано природой в чем-то, пока еще нам не известном, и поведение, представляющееся простым, на самом деле будет чрезвычайно сложным. Ибо им могут заведовать не только уже открытые структуры мозга, к которым с помощью микроэлектронной техники мы теперь имеем доступ, но и совсем новые образования еще не открытых, более сложных структур. И это не фантазия. Ведь пока полностью не раскрыт механизм поведения животного, любая, самая что ни на есть доказанная и принятая к изучению и обращению в обиходе теория — весьма проблематична.