Диана Алексеева - Найди в себе богиню и перепиши сценарий своей жизни

На страницах своего дневника Коллонтай откровенничала: «Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем „жестокого, страшного Дыбенко“. Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия. Наши встречи всегда были радостью через край… Вот эта сила чувств, умение пережить полно, сильно, мощно влекли к Павлу».

В другой записи Александра рассуждает более объективно: «Дыбенко [не «Павлуша», не «любимый»] – несомненный самородок, но нельзя этих буйных людей сразу делать наркомами, давать им такую власть. Они не могут понять, что можно и что нельзя. У них кружится голова. Это я все говорила Ленину. Свердлов не скрывает своей антипатии к такому „типу“, как Павел, и Ленин, по-моему, тоже».

Трезвый анализ или холодность? В одной записи сразу же после слов «милый, милый» Коллонтай написала: «Странно, что я никогда не опасаюсь за его жизнь. У меня одна забота, чтобы он проявил себя дисциплинированным партийцем».

Если думать, что дневнику доверяется самое сокровенное, то Александра Михайловна оставалась холодна к гибели Розы Люксембург, которую считала своей близкой подругой. А вот об убийстве Карла Либкнехта она спустя много лет писала так, как будто это произошло вчера. «Любимый Карл! Ты останешься нашим социалистическим святым», – писала она. Похоже, что для «валькирии революции» главным делом все-таки стала борьба пролетариата, а не любовь и секс, не семейный очаг и дети.

После установления власти большевиков Коллонтай лично от Ленина получила пост народного комиссара общественного призрения в первом составе Совета народных комиссаров. При наркомате Коллонтай создала «Отдел по охране материнства и младенчества» и «Коллегию по охране и обеспечению материнства и младенчества». Она верила, что «политика этих структур строилась на том постулате, что охрана материнства как специфической функции женщины является прямой обязанностью государства».

Стремление быть самой-самой провоцировало возмущение, привлекало внимание и щекотало самолюбие. Признанная скандальная звезда, черпающая силу в направленной на нее ненависти – вот кем была Александра Коллонтай.

Луначарский после одного из партийных съездов с возмущением писал жене о «в пух и прах разодетой Коллонтайше». Она была неотразима, искрила, сверкала, притягивала как магнит, то есть была признана лучшей из лучших, единственной и неповторимой.

Узнав, что Дыбенко ей изменяет, Коллонтай записала в дневнике: «Умом понимаю, сердце уязвлено. Неужели Павел разлюбил меня как женщину? Самое больное – зачем он назвал ее голубкой, ведь это же мое имя. Он не смеет его никому давать, пока мы друг друга любим. Но, может быть, это уже конец? А я-то думала, что во мне атрофировано чувство ревности! Очевидно, это потому, что раньше я всегда умела уйти прежде, чем меня разлюбят. Страдали другие, а уходила я. Иногда жалела того, которого раньше любила, и все же уходила. А теперь, видимо, Павел уходит от меня. Это все еще во мне сидит проклятое наследие женщины прошлого. Пора призвать Коллонтай к порядку. Не хочу быть женой! Так тебе и надо, Коллонтай. Не сворачивай своего знамени человека-работника, не становись чьей-то женой».

Павел сумел в тот раз предотвратить разрыв, но следующая его измена окончательно разрушила их отношения. Амазонка-Коллонтай написала в дневнике: «Выпрямись, Коллонтай! Не смей бросать себя ему под ноги. Ты не жена, ты – человек! Между нами все кончено. В среду я уеду в Москву. Совсем. Ты можешь делать, что хочешь, – мне все равно».

Неудачная попытка самоубийства еще более оттолкнула Александру от бывшего возлюбленного. Выхаживая слабого, больного и жалкого Дыбенко, она ровным счетом ничего к нему не чувствовала и уже равнодушно смотрела на робкие, но настойчивые визиты соперницы. Когда же раненый пошел на поправку, она написала Сталину: «Прошу партию отправить меня на другую работу», что означало – подальше от Дыбенко. В ответ ей телеграфировали, что она назначена на ответственный пост за границу.

Вторая часть жизни Коллонтай прошла на дипломатической работе во благо советской республики. Обнаружив, что она беременна от Дыбенко, Коллонтай без малейших колебаний избавилась от ребенка, а вместе с ним – от воспоминаний о бывшем возлюбленном, и с головой ушла в хитросплетения и интриги дипломатии.

Это дело ей тоже оказалось по плечу. В своем 51-летнем возрасте Александра производила впечатление моложавой элегантной дамы. Она одевалась по парижской моде, была уверенной в себе, неотразимой собеседницей и партнершей в танцах на придворных балах и дипломатических раутах.

Конечно, на первых порах не обошлось без недоразумений. Например, на приеме, устроенном в честь нового назначения, госпожа дипломат решила угостить представителей высших кругов котлетами и борщом. Попытка поразить европейскую элиту коммунистической экзотикой провалилась, и Коллонтай больше не позволяла себе подобных экспериментов.

На ее приемах царил имперский шик: угощали икрой из бочонков и поражали выступлениями полуобнаженных танцовщиц с виноградными гроздьями а-ля Айседора Дункан. Напомним, для истинной Амазонки дело и цель – прежде всего.

Конечно, появилась новая любовь – 28-летний помощник при посольстве Марсель Боди. С ним Коллонтай на время обрела давно желаемое «абсолютное единение двух равных независимых личностей».

Влюбленные мечтали бросить все и уехать туда, где их никто не найдет, чтобы провести остаток дней только вдвоем. Но жизнь прозаична: Марсель женат и не может оставить семью, пока не вырастет дочь. Кроме того, их отношения начали нервировать Москву. В Советской России наступило время репрессий, отношения к которым Боди не счел нужным скрывать – и покинул ряды французской компартии. Он стал врагом советской власти, а отношения между полпредом и предателем невозможны.

Чтобы разлучить любовников, Коллонтай отправляют в Мексику. Потом будет еще несколько тайных встреч, но в какой-то момент Александра выберет большую политику и расстанется с Марселем.

Тридцать лет Коллонтай хладнокровно и целеустремленно склеивала разбитые революцией отношения России с миром. Ее крупнейшей дипломатической победой был договор о выходе Финляндии из войны в 1944-м. А затем 73-летнюю Александру Михайловну отозвали в Москву по состоянию здоровья: после инсульта у нее почти не действовали левые рука и нога.

В Москве ее поселили в квартиру в элитном доме, соседи – только крупные государственные деятели, военачальники, ученые. Коллонтай назначили на «декоративную» должность советника при МИДе. И… оставили в покое. Самолюбие Амазонки было удовлетворено – необходимые почести оказаны, но применить свои силы на пользу какому-нибудь делу она уже не могла.