Флагелляция в светской жизни

Мэнди активно ёрзала у мамы на коленях. Слёзы катились по щекам отшлёпанной девочки, когда мама покрывала сильными ударами её восхитительную попку. Ногами она неистово колотила по полу от боли.

Наконец, мама решила, что скоро пора заканчивать порку. Попка её дочери переливалась красивыми оттенками красного, и поскольку девочку ещё ни разу так сильно не пороли, в нескольких местах образовались маленькие ярко-красные пятнышки.

— Теперь ты получишь 21 удар в честь своего дня рождения. И если будешь храброй девочкой и выдержишь их как следует, я обработаю твою попу лосьоном, чтобы не так болело.

— Да, мамочка, да! — Мэнди подняла голову и стиснула зубы, настроив себя не орать и не визжать.

Двадцать один сильный удар обрушился на попу Мэнди, которая в полной тишине билась ногами об пол. У мамы на глазах попка Мэнди превратилась из красной в малиновую. Не было сомнений, что всю ближайшую неделю Мэнди будет вспоминать эту порку каждый раз, когда будет садиться.

После последнего удара мама послала Мэнди за лосьоном, и Мэнди перебежала в другой конец комнаты и обратно и улеглась к маме на колени. Всё это она сделала со спринтерской скоростью и не надевая трусиков.

Мама принялась растирать лосьон и улыбнулась, услышав как Мэнди заурчала, как только лосьон соприкоснулся с её горящей попкой. Когда мама нанесла уже много лосьона на горячую кожу дочери, она натянула трусики на место и разгладила юбку Мэнди.

Когда они потом стояли и обнимались, в этот трогательный момент, мамина рука опустилась вниз и легонько шлёпнула по попке дочери — чтобы напомнить, что девушка никогда не бывает слишком взрослой, чтобы лежать у мамы на коленях и получать по попе, особенно если та по размеру доросла до щётки для волос.

Я проснулся невероятно освежённым, как будто и не смыкал глаз. Все чувства мои обострились до предела. Всё вокруг я ощущал необычайно живо, и был словно до краёв налит возбуждением и сладостным предчувствием.

Моя радость была столь велика, что пару минут я даже не мог понять, в чём же причина этого приподнятого настроения, какое стечение обстоятельств так вдохновляет меня. Не то чтобы я забыл о Марии, или о словах её отца на прошлой неделе, но я был просто переполнен восхитительными ощущениями, и мне даже на ум не приходило задаваться вопросом об источнике моего счастья.

Подобно удару волны вернулись воспоминания, заливая меня невыразимым счастьем. Правда, глубоко внутри ворочался червячок беспокойства, навязчивый страх, что приведшие меня к знаменательному дню события происходят только в моём воображении. Судите сами. Мыслимо ли, чтобы я, простой портной, мог жениться на самой прекрасной девушке целого графства, на женщине, стать и изящество которой не имели себе равных — нет, это было просто непостижимо. В ушах моих всё ещё звучали слова её отца, лорда Мэйблери, растроганно произносившего: «Да, сынок, всё верно, я отдаю тебе мою дочь и благословляю вас».

Я встал, подошёл к окну спальни и открыл ставни. Утро только зарождалось, так что небо было ещё полно звёзд, и лишь на востоке появилась бледная полоска. В поместье было тихо, и как ни напрягал я слух, всё, что мне удалось расслышать — кудахтанье кур и далёкую суету прислуги. Потом я услышал позвякивание. Через каменный внутренний двор прямо подо мной медленно прошла дородная прачка, неся тяжёлые вёдра с родниковой водой. Скоро по всему огромному дому должна была закипеть бурная деятельность, и наступающий день обещал невероятным образом изменить мою размеренную жизнь. Я почти обезумел от нетерпения, и мой пыл неудержимо рвался наружу приступами беспокойной энергии.

Я несколько минут ходил из угла в угол, но шагал я широко, и потому не мог сделать больше чем несколько шагов в любом направлении. Внезапно комната показалась мне тесной и душной. С неожиданной для самого себя решимостью я выскочил в коридор.

Вы поймите, что сам я — из рабочего класса. Детство моё прошло в домике, состоявшем из одной комнаты, в предместье. И хотя теперь у меня большой каменный дом в центре, я всё же не часто бываю в таких поместьях, как у моего будущего тестя. Из-за этого ли, или из-за моего беззаботного возбуждения, но через некоторое время я элементарно заблудился. Я оцепенело бродил по молчаливому дому, в нерешительном замешательстве боясь потревожить кого-нибудь из хозяев в этот безбожно ранний час.

Я прошёл мимо множества закрытых дверей и бродил вверх и вниз по лестницам, совершенно сбитый с толку. В конце концов, я остановился, чтобы перевести дух, и попытался привести мысли в порядок. «В этом доме, должно быть, не меньше двух сотен комнат!» — подумал я в благоговейном отчаянии. «Мне потребуется месяц, чтобы найти выход наружу».

И вдруг я что-то услышал. Звук, жуткий стон. Мне показалось, будто кричала от боли женщина. Я заторопился вниз по коридору в направлении источника звука, внимательно прислушиваясь, страстно желая встретить других людей.

Теперь я слышал и другие звуки. Странные, очень похожие на удары кнута. Я пошёл быстрее, почти побежал. Внезапно меня охватила необъяснимая уверенность — я слышал этот женский голос раньше. И с этого момента воспоминания мои начинают путаться.

Помню только, что, задыхаясь, бежал вниз по лестнице, а потом совершенно неожиданно куда-то ввалился, попав, похоже, в винный погреб. И здесь — словно порыв ветра вышиб из меня дух. Казалось, я пропустил мощный удар в живот, так что отшатнулся и упал, слишком ошеломлённый, чтобы заговорить или подвергнуть сомнению то, что видели мои глаза.

Наверное, я сумбурно рассказываю. Но как можно передать, что творилось со мной? Это было, как если бы прямо рядом со мной взорвался пороховой заряд, и через долю секунды тело моё утратило контроль над биологическими процессами. Я превратился просто в массу органической плоти, измельчённой, дрожащей, избитой, моё сердце подскочило к горлу, голова отчаянно разболелась. Я ощутил, как поток крови несётся сквозь моё тело, затопляя кожу лихорадочным жаром. Грудь жгло словно огнём, я не мог дышать, и казалось, тело просто отказывается подчиниться моей воле.

Я был переполнен страхом, возбуждением и бешенством, и ещё я ощущал горячий ток страсти, пульсирующий в моих венах. Самое удивительное, что мужской мой орган моментально пробудился и распух, словно спящий солдат, резко вскакивающий при появлении сержанта. И всё вышеописанное произошло в один миг, едва ли на протяжении удара сердца, пока я стоял на коленях в дверном проёме, слишком ошеломлённый, чтобы шевельнуться.

Меня разрывали противоречивые стремления. Разум советовал — бежать, скрыться до того, как меня заметят. Сердце побуждало броситься вперёд и атаковать этого мужчину-гиганта. И какая-то не укрощённая часть меня, дикий зверь глубоко внутри, жёстко приказывал не двигаться — и молча смотреть, уподобившись жалкому вуайеристу.