Эм Ленская - Присвоить тебя

– Не отставай, – произносит Захар сутки спустя, когда оба готовятся к старту в парке близ дома.

– Не дождешься, – парирует Одинцов, первым пускаясь в бег с улыбкой на лице.

Тимофею кажется, он давно так не уставал и вместе с тем не веселился. Мышцы болят, откликаются, но оживают. Прямо как их хозяин. Все-таки походы в спортзал не прошли даром. Тело помнит. И вновь тянется к чувству легкости, которая опускается после пробежки. Тимофей глубоко дышит на финише, где уже ждет Захар – конечно, тот прибегает первым. И ждет с едва заметной кривой ухмылкой при взгляде на попытки Тимы не свалиться прямиком ему в руки. Тимофей бы с удовольствием, но есть подозрения – не поймают. Пока что. Но Тимофей будет стремиться. Чтобы однажды влететь в раскинутые в приветственном жесте объятия и долго оттуда не вылезать. Даже если для подобного финиша придется бежать еще тысячу километров.

Теплые струи воды после пробежки приятно ласкают измотаное тело. На мгновение – всего на пару коротких секунд – Тимофей воображает на коже касание влажных пальцев. Закрывая глаза, проводит кончиками вниз, вдоль по ребрам, по животу, а под веками – образ Захара.

Вода вмиг становится слишком горячей.

– Я буду возить тебя в офис, а по вечерам забирать, – Иваньшин не спрашивает. Заявляет, преподнося как данность. Как аксиому, будто так и заведено их личным порядком.

Как и тарелка с завтраком каждое утро на кухне, хотя Тимофей обычно есть не привык. Только приготовленная Захаром еда – исключение. И за компанию вместе с ним у Тимы просыпается аппетит. Особенно после пробежки. Ради этого почему-то действительно хочется просыпаться.

– Я не всегда возвращаюсь в одинаковое время, – отвечает Одинцов. Не спорит, просто делится фактами. Как например:

– Захарушка, у тебя даже обычная глазунья выходит супер вкусной. Возможно, стоит доплачивать тебе за готовку.

Лишь по нахмурившимся, прям как в первую встречу, бровям Захара Тимофей понимает ошибку. Не стоит задевать даже в шутку вопрос их денежных отношений.

– Слушай, я не содержанка, – протестует Иваньшин, отрываясь от завтрака. Сверлит Тимофея хмурым взглядом. – Мы подписали с тобой договор, я должен отрабатывать. Дай мне занятие. Готовка не стоит той суммы, которой ты ежемесячно закрываешь мой долг.

Захар все еще временами злится, но пытается сдерживаться. Только вилка в крепких пальцах скрипит и вот-вот будто согнется.

– Ладно, назначаю тебя водителем. Только песни по радио все равно выбираю я, – с улыбкой, чтобы сгладить накал, соглашаясь, отвечает Тимофей. Понимает: Захару важно чем-нибудь заниматься, ощущать свою пользу. Глупо действительно оставлять его дома, как ожидающую возвращения хозяина зверушку. Иваньшин привык работать. Впахивать.

И теперь у них больше совместного времени, хотя Тиме по-прежнему чаще приходится вытаскивать из Захара фразы, первым начинать разговор. И вовремя замолкать. Но все-таки между ними постепенно зарождается диалог, не смахивающий на допрос и пустую болтовню в никуда. Слышать голос Захара – награда. Даже если тот пытается простебать. Почему-то любые его слова совершенно без горчащего на нёбе и в сердце вкуса обиды.

Захар никогда не любил бегать с кем-то на пару. Музыка в уши, ритм в венах и ветер в лицо. Но каждое утро он ждет Одинцова, который не пропускает ни одной тренировки. Тимофей, впрочем, неплох, хотя сначала Захар серьезно готов, что тот сдастся.

Его лицо становится предельно серьезным, настроенным, словно на финише ждет олимпийское золото. У этого парня без сомнения есть сила воли. И, стоит признать, нарастающее уважение Захара. Одинцов ни разу не просит остановиться, не просит его подождать. Он догоняет сам, инстинктивно подстегивая и спортивный кураж Захар.

Возможно, стоит пересмотреть свои правила насчет одиночества.

– Захарушка, м, вкусно пахнешь, – обыденно замечает Одинцов, проходя мимо, когда вторым появляется из душа на кухне во время завтрака.

Не флирт, ни даже особенный комплимент, которые Тимофей вполне без колебаний может себе позволить. Исключительно факт. Замечание. И лишняя пара секунд позади, за спиной, чтобы принюхаться к волосам, вымытым, к слову, банальным дешевым шампунем, который часто гоняют в надоедливой телерекламе.

Захар уже не шугается внутренне от неожиданной близости, осаживая годами выработанные рефлексы защиты. Просто Тимофей Одинцов, кажется, презирает понятие личных границ. Кажется, (почему так?) только с Захаром.

Он замечает это за короткое время, забирая Одинцова с работы. Например, когда Захар, притормозив возле офиса, видит Тимофея у выхода из крутой стеклянной высотки, где тот работает. Тимофей с наклеенной на губы улыбкой болтает с какой-то девушкой, выдерживая расстояние. Та якобы невзначай делает шаг вперед, медленно приближается, то и дело пытаясь прикоснуться к Тиме: погладить его по плечу, задеть пальцами по ладони. Тимофей также аккуратно пятится, а когда замечает сидящего в машине поблизости Захара, ловко уворачивается от порыва себя обнять и стремится уйти, вежливо помахав на прощание.

– Привет, Захарушка. Долго ждал? – спрашивает Одинцов, едва заняв место на пассажирском сиденье. И расслабленно улыбается, параллельно развязывая галстук на шее.

Эта улыбка настоящая, искренняя. Захар верит. От нее не дергается нерв над верхней губой, и не сщуриваются лукаво глаза с мыслью «Ну когда это кончится? У меня скоро сведет лицевые мышцы». Нет, он не видел при разговоре с незнакомкой лицо Одинцова настолько детально, но он видит его достаточно каждый день, чтобы знать – успеть выучить – как Тимофей радуется без наигранности. Это самое ненужное, наверное, знание в жизни Захара. Но это как еще одна сорванная перед ним маска, заглядывать под которую Захару до нелепости любопытно. Каждый день они растворяются. И вот уже тот элегантный, смазливый хлыщ, впервые показавшийся у больницы на навороченной тачке, встречающий после выписки Захара, сидит теперь чуть лохматый после пробежки и душа, с румянцем на гладко выбритых, будто совсем юношеских щеках, в домашней одежде, голыми ногами, потому что «Ну-у Захар, в доме полы с подогревом, я не люблю носить тапки. А ты что, за меня беспокоишься, да?», лопающий каждый приготовленный завтрак, потому что нельзя убивать желудок одним лишь кофе и «Захарушка, ты прям как мамочка. Но знаешь, папочкой было бы лучше», а следом летящая в его глупо хохочущую (и неприлично для парня красивую) рожу салфетка.

И расстояние, которое сокращается, потому что у Захара, понимаешь ли, волосы вкусно пахнут обычным шампунем за сто рублей, ниточка на футболке, прямо на воротнике возле шеи, которую вскользь надо коснуться теплыми пальцами, или «Захар, хочешь помогу тебе с ужином?» резко из-за плеча, обдавая при этом Иваньшина ароматом совсем не в пример дорогого средства, который Тимофей всегда источает, выйдя из душа.