Кристофер Николь - Рыцарь золотого веера

Тадатуне ехал с ним часть пути. Он тоже считал своего друга погибшим и теперь был счастлив снова чувствовать рядом его плечо.

– Я не понимаю твоей печали, Андзин Миура, – произнёс он. – Может быть, ты и не убил Норихазу, но ты сражался с ним с мечом в руках – и не был побеждён. И в конце концов он умер подобающей смертью.

– А больше ничего не важно, – с горечью сказал Уилл.

– Ничто не должно быть важным для человека, кроме его врага. Ты собираешься покинуть Японию?

Уилл взглянул на него, но ничего не ответил. Хатамото натянул поводья.

– Я не хочу влиять на твоё решение, дорогой друг. Но если снова окажешься на Кюсю, будь уверен, что Сацума примут тебя как брата. – Он повернул коня. Уилл помахал ему и поскакал дальше, в Миуру.

Никаких трупов в Миуре. Никакого грохота боя в Миуре. Никаких завываний сигнальных рожков и никаких воплей умирающих. Никакого рёва пламени, никаких рушащихся брёвен. Ничего, кроме лёгкого ветерка, поднимающего рябь на водах Сагами Ван, как это было с основания мира. И как будет до скончания веков.

Однако люди были здесь. У открытых настежь ворот стоял Кимура, стояли его крестьяне, согнувшись в коутоу при приближении их повелителя, а у берега покачивалось на якоре «Морское приключение». Все моряки высыпали на палубу.

И здесь же, у ворот, ждали его Кокс с Мельхиором.

– Клянусь Богом, Уилл, наконец-то я снова вижу тебя, – воскликнул начальник фактории. – А мы слышали, и не один раз, что ты погиб.

Уилл спешился, жестом поднял слуг и крестьян.

– Надеюсь, больше вы обо мне такого не услышите, друзья. По крайней мере, пока я действительно не отдам концы.

– Но, Уилл, это правда – насчёт массовых казней?

– Правда. Месть Токугавы – не цветочки.

– А про священников? Говорят, что португальцев казнят по всей Империи.

– Это тоже правда.

– А про то, что принц умирает? Уилл кивнул.

– А потом мы останемся на милость сегуна, – проворчал Мельхиор. – Сегодня португальцы, завтра – испанцы, а потом очередь дойдёт до голландцев и англичан. Хидетада ненавидит всех нас.

– Что? Что? – Кокс поспешил за Уиллом, поднимающимся на крыльцо. – А ты-то веришь; что получится именно так, Уилл?

Уилл кивнул:

– Да. Я думаю, что так и будет. Не завтра, конечно. Может быть, даже не в этом году. Но Мельхиор прав – сегун презирает все страны, кроме Японии, а христианское учение просто ненавидит.

– О Боже, – Кокс остановился как вкопанный, пощипывая себя за губу. – И это после всего сделанного нами!

Мельхиор поднялся вслед за Уиллом по ступеням, где на коленях ждали Асока и Айя, а с ними – Сюзанна и Джозеф. Уилл сгрёб детей в охапку, прижимая к груди.

– Как вы выросли! – сказал он. И по его щекам вдруг потекли слёзы.

– Ты был в Осаке, папа, – произнёс Джозеф. – Там, где была великая битва. Расскажи нам о ней. – И про головы, папа, – закричала Сюзанна. – Про все эти головы!

– Что ты намерен делать, Уилл? – спросил Мельхиор. – Корабль уже загружен припасами.

Уилл опустил детей на пол, отодвинул дверь-ширму, взглянул на черноволосую головку. Рядом стоял маленький столик с бутылочкой подогретого сакэ.

– Добро пожаловать в Миуру, мой господин.

Он закрыл дверь, упал на колени перед ней, взял её за руки, поднял. Глаза её были зажмурены, а рот приоткрыт. Он поцеловал её и тут вдруг увидел, как из уголка её глаза скатилась слезинка.

– О, Сикибу, если бы ты знала, как мне нужна была твоя поддержка, твоя сила за этот последний год.

– Я молила Будду, мой господин, чтобы он избавил вас от напастей. И даже когда мне сказали, что вы утонули в море, а потом – что вас убили в Осакском замке, – всё это время я знала, что вы живы. – Она открыла глаза. – И что вы вернётесь, мой господин.

Он налил сакэ, протянул ей чашку, взял её руку в свою, когда она подносила вино к губам.

– Магдалина мертва. И её сын. Мой сын, Сикибу.

Она не сводила с него глаз, отпивая из чашки, потом поставила её на стол и вновь наполнила.

– А Исида Норихаза, мой господин?

– Он тоже. Но не я убил его. Мы сражались. И я думаю, что победа была бы моя. Но тут мы были вынуждены прервать поединок, а потом он совершил сеппуку вместе со своим господином.

Сикибу протянула чашку.

– Тогда всё в порядке, мой господин. Это не ваша вина.

– А женщина? Я мог бы её спасти, Сикибу.

– Она принадлежала к вашей расе. Я понимаю это, мой господин. Может быть, она любила вас сильнее, чем я.

Как внимательны её глаза!

– Нет, – ответил он. – Никто не может любить меня сильнее, чем ты, Сикибу. И не может быть любви больше, чем моя любовь к тебе. В этом я клянусь. Она была сумасшествием. И это моя западная натура чувствует вину, чувствует ответственность. Но даже их не хватило. Это случилось, когда я увидел своего сына. Норихаза превратил его в жалкое создание, предназначенное для моего унижения.

– Мой господин слишком много пережил, – произнесла Сикибу. – Он устал. Но теперь он дома. И война позади. Теперь ему незачем больше покидать Миуру.

Но в её словах слышался вопрос. Корабль стоял на якоре у причала, а Кокс с Мельхиором, конечно, уже не раз говорили с ней об этом. Он встал, подошёл к окну, чтобы взглянуть на холмы Хаконе и дальше, на безупречный конус Фудзиямы. Что ты намерен делать, Уилл? Что ты намерен делать?

– Я прослежу, чтобы вам приготовили ванну, мой господин, – сказала Сикибу. Она встала, и из-за пояса у неё выпал кинжал, стукнувшись о циновку. Она поспешно нагнулась за ним, потом взглянула на Уилла.

– Больше он тебе не понадобится, Сикибу.

– Да, больше он не понадобится.

– Но ты бы воспользовалась им?

– Если бы была уверена в вашей смерти, мой господин. Мне ни к чему жизнь без моего господина.

– Да, – сказал Уилл. – Я хотел бы выкупаться, Сикибу. Она поднялась и, поклонившись, исчезла. Уилл вышел на крыльцо, где его поджидали Мельхиор и Кокс.

– Даже ветер попутный, Уилл, – сказал Мельхиор. – Через час мы можем быть уже в море.

– А ты, Ричард? Кокс вздохнул:

– Я назначен начальником фактории сюда, Уилл. И я должен оставаться здесь, пока не получу новых указаний из Англии либо пока сам сегун не прикажет нам покинуть Японию. Но я желаю вам счастливого пути.

– Корабль твой, Мельхиор, – произнёс Уилл.

– Что? Что ты говоришь, парень? Ты хочешь остаться здесь, в этой варварской стране?

– Да, конечно, мой друг, это варварская страна. Но это правильная страна. Здесь, по крайней мере, честь – до гроба, долг – до гроба и красота – до гроба. Да, здесь есть дикарство, это точно. Но это простое человеческое дикарство. В нём нет ничего от утончённого лицемерия Европы. Да, друг мой, я остаюсь. Моя жена и мои дети – часть этого мира, и бросить их в сладкую отраву Европы – большее преступление, чем всё, совершенное мною до сих пор. Кроме того, слишком много времени и сил отдал я, чтобы помочь Токугаве подняться к власти. Я был бы трусом, если бы ушёл сейчас.