Андрей Корф - Сто осколков одного чувства

– Сами, чай, не в шубах сидим, – сказал Клещ и зачем-то снял трусы. Открылся мускулистый, жилистый солдатик, стоящий по стойке «вольно» в ожидании команды.

Тапир, стесняясь того, что остался одетым, завозился с бутылкой. Кое-как разлил еще по одной, уселся обратно и неловко стянул майку через голову.

Выпили. Дед вздохнул опять. По радио пел Азнавур.

– Ну, кто с кем целуется? – лениво промурлыкала Баста. Ей нравились оба – и Клещ с его напором, и Тапир, который ласкался по девичьи нежно. Ей вообще нравились мужики, она в каждом умела отыскать вкусное зернышко.

– Пусть Копуша выберет, – неожиданно буркнул Тапир.

– Ух, ты, – удивился Клещ. – А что, это идея.

Бедная Копуша оказалась в центре внимания и поначалу съежилась еще больше. Но потом, как это случается с иными скромницами, соскучилась стыдиться и встала во весь рост. Огромные груди ее молча показали на обоих – левая – на Клеща, правая – на Тапира.

Копуша была дама роскошная. Иное слово просто не приходила на ум. Даже поклонник юнисекса отвлекся бы от стриженой под мальчишку воблы, увидев такую спелую красотищу.

– Давайте потанцуем, – сказала Копуша.

– Да ты в своем уме? – спросила Баста. – Ничего получше не придумалось?

– А что, – снова сказал Клещ, – И это – идея.

Он подошел к приемнику и сделал музыку громче. Потом набросил рубашку на лампу, отчего в комнате стало еще темнее. Медленно приблизился к Копуше и протянул руку:

– Вы позволите?

– Да.

Копуша нежно обняла его за шею и прильнула к щеке. Они красиво смотрелись вместе. Они не могли кружиться, поэтому покачивались стоя, едва заметно. Копуша что-то шептала Клещу на ухо, а он смущенно улыбался в ответ.

...Музыка перестала быть фоном и вышла на авансцену. На музыке было темно-синее платье в блестках, похожих на ночные окна. Музыка была похожа на девочку с глазами старушки. В каждой руке у Музыки было по сломанной кукле на ниточках, и она свела руки вместе, чтобы куклы прильнули друг к другу. И нити переплелись, как стропы парашюта, на котором с потолка спускалась блаженная тишина...

– Блядь! – сказала Баста. И заплакала. – Не могли как вчера, просто поебаться – и спать лечь...

– Да ладно тебе – буркнул Тапир.

– Импотенты. Суки... Ненавижу... – Баста налила себе в стакан всю оставшуюся водку и выпила залпом. – Романтики, бля...

Тапир набросил на нее одеяло. Баста поежилась, убрала голову в плечи и тихонько завыла. Клещ и Копуша перестали танцевать. Клещ помог Копуше сесть и уселся рядышком, обняв ее за плечи здоровой рукой.

Вторая рука Клеща была сломана в локте. Неделю назад ему сделали операцию, и он шел на поправку. Если назвать поправкой возвращение к жизни с искалеченной рукой.

У Копуши операция только предстояла, поэтому с завтрашнего дня она переставала пить. У нее была сломана нога. Не слишком серьезно. Через полгода должна была пройти даже легкая хромота.

Тапир с переломанными ребрами только три дня как начал ходить. Ему не повезло. При аварии одно из ребер проткнуло легкое, и две недели он пролежал подключенным к большому чавкающему аппарату, пьющему из него соки.

Что же до Басты, то она уже год была закована в омерзительно-элегантный аппарат, получивший звучную фамилию своего создателя. По месяцу Баста лежала в больнице, потом по два-три валялась дома. Она была старожилкой и встретила и проводила многих. Больше всего на свете она мечтала надеть на больную ногу чулок. Но приходилось довольствоваться шароварами, чтобы скрыть уродливого клеща, прокусившего ее ногу насквозь в четырех местах...

Дед, лежащий на вытяжении, снова вздохнул и пробормотал что-то непонятное.

Четвертая койка в палате – 811 была пуста. Со вчерашнего дня...

– Ладно, – сказала Баста и улыбнулась своей удивительной улыбкой. – Простите засранку. Нервы ни к черту.

– Ничего, – сказал Клещ, – С кем не бывает.

– Спать пора, – сказала Копуша, – пойдем, подруга.

– Пойдем, что ли.

– Мы вас проводим, – подхватился Тапир.

Клещ тоже встал и помог Басте одеться. Копуша кое-как облачилась сама. Девочки взяли костыли и захромали к выходу. Мужики отправились следом, прихватив сигареты.

Дед, оставшись один, потянулся к стулу, взял судно и неловко засунул его под себя. На его лице появилось выражение абсолютного счастья.

Шашлычный пятачок на Горбушке. Громко звучит музыка: идет фестиваль на открытой площадке. Камера направляется к одиноко стоящей девушке. Она небрежно одета и на первый взгляд кажется совершенно непривлекательной. Перед ней на столике стоит бутылка пива, а в руке – бутерброд с колбасой. Вид у девчонки неприветливый. Она немного пьяна. В этой и последующих первых сценах она ведет себя как кошка на чужих коленях – напряженно и с готовностью спрыгнуть. И одновременно – так же беззащитно.

Подойдя к девушке, камера молча смотрит на нее. Девица нервничает, но не сбегает и в атаку не бросается. Ждет. Глядя «в глаза» камере.

Мы слышим мужской голос. Он принадлежит хозяину камеру и сразу берет быка за рога.

Он: Тебе хорошо?

Она: (с вызовом) Нет.

Он: Я могу помочь?

Она: А ты кто?

Он: Я – человек, который пробует помочь.

Она: Таких не бывает.

Он: А меня и нет.

Она: Тогда как же ты мне поможешь?

Он: Не знаю. Я попробую.

Она: А что ты попросишь взамен?

Он: Ничего.

Она: Так не бывает.

Он: Только так и бывает. Что ты хочешь?

Она: Увези меня из этого города.

Он: Куда?

Она: Куда хочешь.

В лесу.

Он: Тебе хорошо?

Она: Мне лучше.

Он: Ты хочешь поговорить или помолчать?

Она: Не знаю. Спроси меня о чем-нибудь.

Он: Сколько ночей в году?

Она: Одна.

Он: А дней?

Она: Ни одного.

Он: Сколько лет длится эта ночь?

Она: Не помню.

Он: Я похож на того, кого ты ждешь?

Она: Не знаю. Наверное, нет.

Он: Чего ты хочешь?

Он: Чтобы было хорошо.

Он: Как это сделать?

Она: Не знаю. Нужно дождаться. Но у меня не получается.

Он: Не хватает терпения?

Она: Не знаю.

Он: Ты считала ошибки?

Она: Первый десяток. Потом мне стало страшно, и я перестала.

Он: Ошибаться?

Она: Считать.

Он: С этим деревом ты не ошибешься.

Она: Ты о чем?

Он: Обними его.

Она: Зачем?

Он: Много лет назад здесь была битва. Люди, которым было плохо, били друг друга большими железными палками, чтобы стало еще хуже или капельку лучше. Обними того, кто проиграл. Он теперь живет в этом дереве.

Она: Что мне за дело до него? Это был волосатый, вонючий мужик, который трахал собственную дочь.

Он: Откуда ты знаешь?

Она: Я слышу ее крик.

Он: Врешь.

Она: Вру.

Он: Часто врешь?

Она: Всегда.

Он: Обними дерево. Ты напрасно оскорбила его.