Маркиз Сад - Эжени де Франваль

И он кладет к ногам супруги бумаги из выдуманной переписки с Вальмоном.

– Сожгите все это, дорогая, заклинаю вас, – с притворными слезами на глазах продвигается далее вероломный, – и простите то, на что толкнула меня ревность, изгоним всякую горечь из наших отношений. Я во многом виноват, сознаюсь, но кто знает, может, Вальмон, желая добиться своего, очернил меня перед вами еще более, чем я того заслуживаю? Если он осмелился утверждать, что я перестал любить вас, что вы отныне не самое дорогое и самое почитаемое мною на свете создание; если он запятнал себя подобной клеветой, ах, милый ангел мой, тогда я поступил правильно, избавив мир от такого мошенника и лжеца!

– О сударь, – воскликнула госпожа де Франваль в слезах, – и это при тех немыслимых зверствах, что вы учинили против меня? После таких ужасов вы желаете, чтобы я поверила вам?

– Я желаю, чтобы вы продолжали любить меня, о нежнейшая и милейшая из женщин! Я желаю, чтобы, обвиняя в множестве выходок исключительно мою голову, вы убедились, что сердце мое, где вы царите навечно, не способно вам изменить. Да, я желаю, чтобы вы знали: каждое из моих прегрешений еще сильнее приближает меня к вам. Чем более я удалялся от моей милой супруги, тем яснее ощущал ее незаменимость для меня. Никакие удовольствия и чувства не шли в сравнение с тем, что из-за своего непостоянства я утратил вместе с ней. И даже в объятиях той, что напоминала мне ее образ, я сожалел об утрате. О! Дорогая, чудная подруга, где найти душу, похожую на твою? С чем сравнить восторги, что вкушаешь в твоих объятиях? Да, я отрекаюсь от своих безрассудств и желаю жить лишь для тебя одной во всем мире, восстановить в твоем страдающем сердце любовь, разрушенную по моей вине. Я готов отречься даже от воспоминаний о том, что совершил.

Могла ли госпожа де Франваль устоять перед столь нежными излияниями из уст того, кому всегда поклонялась? Эта восхитительная женщина с душой чувствительной и деликатной не в силах была спокойно взирать на столь бесценный для нее предмет любви, распростертый у ее ног, в потоке слез раскаяния. И она не удержалась от рыданий.

– Ты, – говорит она, прижимая к сердцу ладони супруга, – ты забавляешься, доводя до отчаяния именно меня, никогда не прекращавшую боготворить тебя, ах, жестокий! Бог свидетель – из всех бед, что ты мог обрушить на меня, страх потерять твое сердце и вызвать твои подозрения был бы для меня самой тяжкой из них!.. К тому же, кого избираешь ты, чтобы нанести мне оскорбления?.. Мою дочь!.. Ее руками терзаешь мне душу, заставляешь ненавидеть ту, кого природа предназначила мне любить!

– Ах! – воскликнул Франваль все более воодушевляясь. – Я приведу ее к твоим коленям; пусть она, как и я, отречется от бесстыдства своего и от прегрешений. Пусть она, подобно мне, добьется твоего прощения. И мы втроем будем счастливы. Я верну тебе дочь, верни мне супругу, и мы все вместе бежим.

– Бежать, великий Боже!

– Мое приключение наделало шума; завтра я уже буду обречен. Друзья, министр – все посоветовали ехать в Вальмор. Соизволишь ли ты последовать за мной, возлюбленная моя? Неужели в миг, когда я у ног твоих молю о прощении, ты разобьешь мне сердце отказом?

– Ты пугаешь меня... Что с твоим делом?

– Рассматривается как убийство, а не как дуэль.

– О Господи! И я тому причиной!.. Приказывай, распоряжайся мной, любимый супруг! Если надо, я последую за тобой на край света! Ах, я несчастнейшая из женщин!

– Назови себя самой счастливой и не сомневайся, ибо отныне все мгновения моей жизни будут посвящены превращению в цветы тех шипов, коими я усеивал прежде твой путь. Когда люди любят друг друга, им хорошо и в пустыне. К тому же все это не навечно: мои друзья не будут бездействовать.

– А моя мать?.. Я хотела бы ее видеть...

– Ах, остерегайся этого, дорогая, у меня есть верные доказательства, что она настраивает против меня родственников Вальмона и заодно с ними добивается моей гибели.

– Не придумывай такие ужасы, она неспособна на это. Ее душа, созданная для любви, не терпит коварства. Ты никогда не ценил ее, Франваль. Отчего ты не сумел полюбить ее, как люблю я? Живя с ней в мире, мы были бы необыкновенно счастливы! Это был ангел, посланный с Небес для исправления твоих заблуждений: твоя несправедливость оттолкнула ее сердце, прежде всегда открытое для нежности; из-за неразумия или прихоти, неблагодарности и распутства ты добровольно лишил себя лучшего, преданнейшего друга, что сотворила для тебя природа. И что же! Значит, я с ней не увижусь?

– Нет, нет, прошу тебя, настаиваю: дорога каждая минута! Ты напишешь ей, обрисуешь мое раскаяние. Быть может, мои угрызения совести убедят ее. Возможно, однажды мне удастся восстановить ее утраченное уважение и привязанность. Все успокоится, мы вернемся и насладимся ее прощением и любовью. Но сейчас едем, дорогая. Это необходимо сделать, и немедленно, кареты уже ожидают...

Напуганная госпожа де Франваль не решается возражать. Она готовится к отъезду: разве желание Франваля для нее не равносильно приказу? Лицемер мчится за дочерью и приводит ее каяться у материнских ног. Лживое создание проделывает это с не меньшим, чем отец, коварством: плачет, вымаливает прощение и получает его. Госпожа де Франваль обнимает ее: матери трудно забыть о том, что она мать! Какое бы оскорбление ни нанесли дети, голос природы столь властен над чувствительной душой, что одной слезинки этих священных для нас существ оказывается достаточно, чтобы забыть пороки и грехи их прошлых двадцати лет.

Отъезд в Вальмор состоялся. Крайняя поспешность этого вынужденного путешествия оправдывала в глазах как всегда доверчивой и как всегда обманутой госпожи де Франваль малочисленность сопровождавшей их прислуги. Преступление сторонится лишних взглядов, страшится их, чувствуя себя в безопасности, лишь закутываясь в покровы тайны, когда готово действовать.

Никто ничем себя не выдал и в их убежище: постоянные заботы, обходительность, внимание, знаки уважения, выражение нежности с одной стороны и неистовая любовь с другой, – все это в избытке раздаривалось, обольщая несчастную госпожу де Франваль... На краю света, вдали от матери, в сущности невыразимо одинокая, она ощущала себя счастливой, ведь, как она считала, ей принадлежит сердце мужа, и дочь, благоговея перед ней, во всем старается ей угождать.

Покои Эжени и отца больше не находились по соседству. Франваль обитал в боковой части замка, Эжени – рядом с матерью. Столичное распутство сменилось благопристойностью, строгим целомудрием, безоговорочно царящими в Вальморе. Каждую ночь Франваль отправлялся к супруге, где на лоне наивности и искренней любви этот двуличный человек осмеливался предвкушать осуществление своих гнусных замыслов. Достаточно черствый, чтобы быть обезоруженным бесхитростными и горячими ласками, щедро расточаемыми чувствительнейшей из женщин, злодей даже светильник любви разжигал огнем мести.