Маркиз Сад - Злоключения добродетели

Вся в слезах, я бросилась перед маркизом на колени, я заклинала его всем, что было ему дорого, забыть об этом страшном разговоре, я клялась, что сохраню его в тайне. Но это было не то сердце, которое можно растрогать. Если в моем господине еще и сохранялось что-то человеческое, то коварный замысел уничтожил все сдерживающие начала и хлынувший безудержный поток страстей толкал его на путь преступления. Маркиз холодно произнес:

«Я вижу, что ошибся в вас, Софи, и мне больше жаль вас, чем себя. Я в любом случае найду способ сделать это, вы же потеряете мое расположение, а госпожа ваша при этом ничего не выиграет».

Угроза, прозвучавшая в его словах, заставила меня призадуматься. Отвергнув это предложение, я сильно рисковала, а моя госпожа неизбежно должна была погибнуть; сделав же вид, что согласна на соучастие в преступлении, я буду спасена от гнева молодого хозяина и непременно сохраню жизнь его матери. Эти мысли возникли в один миг, и я тут же решила сменить роль, однако столь неожиданный поворот мог показаться подозрительным. Я долго и умело обставляла свое поражение, вынуждала маркиза снова повторять его рассуждения, мало-помалу склоняясь к тому, что не готова отвечать и сомневаюсь. Я объясняла свою нерешительность неопровержимостью его доводов и мастерством обольщения. И, когда маркиз наконец поверил в свою победу, а я притворилась, что сдаюсь и готова на все, он от радости бросился мне на шею. Ах, как этот искренний порыв мог бы осчастливить меня, если бы варварство этого человека не убило все чувства, которые мое слабое сердце осмеливалось испытывать, если бы я еще могла его любить!

«Ты первая женщина, которую я обнимаю, – сказал мне маркиз, – и поверь, это от всей души. Ты восхитительна, моя девочка, луч философии осветил твой разум. Наконец-то твоя очаровательная головка больше не пребывает во мраке невежества!»

И мы приступили к обсуждению подробностей. Чтобы поискуснее усыпить бдительность маркиза, я пыталась сохранять налет некоторой неприязни, которую выказывала всякий раз, когда он развивал свои планы и объяснял методы их исполнения; и именно притворством, которое я позволила себе в этом смертельно опасном поединке, мне удалось его обмануть. Мы условились, что примерно через два-три дня маркиз передаст мне яд, а я, улучив удобный момент, незаметно подсыплю его в чашку с шоколадом, который графиня, по обыкновению, пьет по утрам. При этом маркиз, гарантируя мне безнаказанность, обеспечивая пропитание и проживание рядом с ним или в любом другом месте, где я пожелаю, с выплатой двух тысяч экю пожизненной ренты, даст мне долговую расписку, не указывая причины, по которой я удостаиваюсь этой милости, и мы расстанемся.

Тем временем произошло одно неожиданное событие, которое еще подробнее обрисует характер этого страшного человека, и я немного отвлекусь от рассказа о завершении этой ужасной истории, которого вы, без сомнения, ожидаете. Через день после нашей встречи стало известно, что его дядюшка, на наследство которого маркиз не рассчитывал, неожиданно скончался, оставив ему восемьдесят тысяч ливров ренты. «О Небо праведное, – думала я, – неужели таково твое наказание за преступный заговор? Я чуть было не потеряла жизнь из-за отказа участвовать в злодеянии, а этот человек получает вознаграждение за то, что его задумал». Я тут же раскаялась в своем богохульстве, упала на колени, моля прощения у Всевышнего. Я льстила себя надеждой, что непредвиденное наследство, по меньшей мере, заставит маркиза изменить планы... Великий Боже, как же я заблуждалась!

«Дорогая моя Софи, – говорил господин де Брессак, прибежав ко мне в тот же вечер, – ты видишь, блага сыплются на меня, словно из рога изобилия! Вспомни, я ведь твердил тебе много раз, что ничто так не притягивает удачу, как готовящееся преступление; легко и свободно живется только злодеям. Восемьдесят плюс шестьдесят будет сто сорок тысяч ливров ренты, дитя мое, и вся эта сумма в моем полном распоряжении».

«И что же, сударь, – я позволила себе сдержанное удивление, приличествующее моей роли, – неожиданное богатство не побудит вас спокойно дожидаться смерти, которую вы желаете ускорить?»

«Ждать? Что ты, девочка, я не стану ждать и двух минут, мне уже двадцать восемь лет, а знаешь ли ты, как тяжело ждать в этом возрасте? Умоляю тебя, не надо ничего менять в наших планах, надеюсь, мы покончим с этим до нашего возвращения в Париж. Постарайся сделать это завтра, самое позднее – послезавтра, а то мне уже не терпится отсчитать тебе четверть пенсиона, а затем передать право на владение всем остальным».

Я всеми силами старалась скрыть ужас, который внушала мне эта неистовая тяга к преступлению, и вновь вступила в свою роль. На следующее утро мои страхи улеглись, и я не испытывала к этому негодяю ничего, кроме отвращения.

Мое положение было крайне затруднительным: если я не приведу приговор в исполнение, маркиз скоро заметит, что его обманывают; если я предупрежу госпожу де Брессак, то какие бы действия она ни предприняла, в любом случае молодой человек обнаружит обман и, возможно, решится на более верные средства, которые рано или поздно погубят его мать; я же рискую стать жертвой мести сына. Еще оставалась стезя правосудия, но ни за что на свете я бы не согласилась вновь на нее ступить. Итак, я приняла решение, чего бы мне это ни стоило, предупредить графиню. Из всех возможных вариантов я выбрала этот, он показался мне самым приемлемым, и я поспешила претворить его в жизнь.

«Сударыня, – сказала я госпоже де Брессак на следующий день после встречи с маркизом, – я должна рассказать вам нечто чрезвычайно важное, что может вас сильно взволновать. Но прежде вы должны дать мне слово чести, что никогда не обнаружите перед вашим сыном свою осведомленность о его замыслах. Уверена, вы примете разумное решение, сударыня, но соблаговолите обещать мне, что выполните мое условие, иначе я буду молчать».

Госпожа де Брессак, думая, что речь идет об очередном сумасбродстве сына, с легкостью дала клятву, которую я потребовала, и тогда я открыла ей все. Узнав страшную правду, несчастная мать залилась слезами.

«Негодяй, – воскликнула она, – видел ли он от меня что-нибудь, кроме добра? Если я и пыталась помешать его бесстыдствам или исправить его нрав, то разве не желание видеть его спокойным и счастливым побуждало меня проявлять строгость? А разве не моим заботам обязан он наследством, которое только что выпало на его долю? Я скрывала это от него из деликатности. О чудовище! Софи, докажи мне, что это не сон, сделай, чтобы я больше не сомневалась в мерзости его черных замыслов. Мне необходимо убедиться в этом своими глазами, чтобы окончательно заглушить в моем сердце остатки чувств, дарованных самой природой».