А Пушкин - Тайные записки 1836-1837 годов

Теперь, обремененный семьей, я не располагаю временем, ибо должен содержать семью (в основном, занимая деньги), и я должен скрывать и сдерживать свои желания. С желаниями я перестал справляться совершенно, и потому жизнь моя наполняется ложью, криводушием - я должен скрывать от общества свои страсти, ибо, что прощалось холостому, не прощается женатому, и честь семьи страдает. Последнее время честь семьи меня волнует больше, чем сама семья.

Мне чудится, что, сохраняя честь, я сохраняю семью от полного распада. Но надо признаться, что безудержность моих желаний доконает нас, и я стараюсь это скрыть ото всех, затыкая рот всякому, кто осмелится сказать что-либо предосудительное. На долго ли меня, такого, хватит?

* * *

Нетерпение - вот мой бич. Если желание разгорается во мне, и оно обращено на какую-то женщину, то я хочу взять её сию же минуту. Я не могу заставить себя держаться в рамках приличия и это, слава Богу, большинству женщин нравится.

Ухаживать я могу только за теми, к кому я равнодушен.

Если женщина отказывает мне, я обозлеваюсь на неё и впадаю в мрачное настроение, из которого меня может вывести только другая женщина, благо без особых усилий.

* * *

Вспоминаю самые острые наслаждения, и мне приходят на память не свои наслаждения, а моих женщин - их наслаждение становилось моим.

Одно воспоминание особенно часто встает у меня перед глазами: Ам., раскачивающаяся у меня на кончике языка. Похотник у неё был величиной с вершок. Стоило дотронуться до него, а тем паче взять в рот, как она совершенно забывалась от сладострастия. Она стояла на коленях надо мной, а я засосал его в рот и мучил языком. Ногтями я в то же время легко поцарапывал ей соски, а ладонями чуть осаживал назад, так как Ам. в жажде кончить так тяжело упиралась лобком в мой рот, что верхняя губа моя, прижатая к зубам, затекла. Но я и не думал останавливаться, это было бы бесчестным по отношению к женщине. Я любовался изменениями её лица. Волны наслаждения накатывались на неё, каждая последующая сильнее предыдущей, и жилы на её шее напрягались от усилий дотянуться до некогда запретного плода.

Голова её склонилась набок, рот раскрылся в потугах, и вдруг из уголка рта вытекла капля слюны, и, растягиваясь в воздухе в длинную струну, окропила мне лоб. Ам. в это мгновенье раскрыла глаза, увидев пред собой распахнувшиеся на мгновенье врата рая, и исторгла восторженный стон. С тех пор слюна, вытекающая из её открытого рта, и то, что Ам. даже не заметила этого, стало для меня одним из захватывающих воспоминаний Если бы Н. знала, что многие мои порывы страсти были вызваны не её прелестями, а этим воспоминанием, она бы охладела ко мне ещё быстрее.

Досадно вместо жены представлять других женщин, чтобы заставить кончить себя и её. Новая любовница действует на меня благонравно: я так увлечен новой масляной пиздой, что верен ей даже в мыслях. Неважно, что верность длится недолго, ведь можно обрести новую верность - новой пизде.

Для меня стало привычкой представлять пизду из прошлого, после того, как Н.

кончит, и тогда я быстро кончаю сам. Без этого шершавое равнодушие жениной пизды, которая похотью превращается в чавкающее болотце, не наращивает моего желания достаточно сильно. Я уверен, что Н. думает о Дантесе, чтобы поскорее кончить, хоть прямо она мне об этом никогда не говорила. Но я однажды рассказал ей об одной своей фантазии, на что она мечтательно произнесла: "Как хорошо, Пушкин, что я не могу читать твоих мыслей, а ты - моих". И я, как муж, почувствовал своё бессилие предотвратить мысленную измену жены. Если я не могу вызвать в ней любовь, я хочу обрести силу управлять женою, хотя бы с помощью магнетизма, и внушать ей чувства, угодные мне. Но и здесь нужна внутренняя сила и сосредоточенность, которых у меня и в помине не бывало.

* * *

Вскоре я встретился с Дантесом и опять в том же месте. Я в тот вечер выиграл много денег, был сильно навеселе и в прекрасном расположении духа. Я сидел в гостиной с девицами, раздумывая, какую выбрать. Вошел Дантес, и, увидев меня, направился ко мне с широкой улыбкой. Помню, я подумал тогда с торжеством, что у меня зубы белее, чем у него. Я улыбнулся ему в ответ и пожал его протянутую руку. Тогда он только начинал ухаживать за Н., и я в этом видел явление скорее нормальное, чем предосудительное.

- Все дороги ведут в пизду, - сказал он. - Нам давеча так и не удалось поговорить, и я очень рад, что Бог или, вернее, дьявол опять предоставил нам случай.

- Добро пожаловать! - сказал я, показывая на бедра Тани, сидевшей у меня на коленях.

- А это хорошая мысль, - обрадовался он, садясь рядом с нами на диван. - Я угощаю! Нет приятней знакомства для мужчин, чем через посредство одной женщины.

В тот момент я проклял свою женитьбу, ибо сразу услышал в этой шутке намек на Н. Но я был в благодушном настроении, так как у меня на коленях сидела Таня.

Не понимая по-французски, но прекрасно понимая язык любви, она ёрзала, ощупывая твердость моего хуя, и в то же время строила глазки Дантесу. Он положил руку ей на ляжку, и во мне вспыхнула ревность. Я пристыдил себя нельзя же ревновать блядь, тем более, если он взялся платить за неё. Но мне нравилась злая сила ревности, и я решил, что если я не позволю ему платить за неё, а заплачу сам, то тогда он не будет сметь прикасаться к ней, ибо она, хотя и на время, но моя собственность, моя крепостная.

Я снял руку Дантеса с Таниной ляжки и сказал:

- Я не беру подачек даже в виде блядей!

- Вам виднее, - с улыбкой сказал Дантес и удалился в другой конец комнаты.

Не схвати Таня в то мгновенье меня за хуй, я бы дал ему пощечину за двусмысленное "вам виднее", но её искусные пальчики направили мои мысли в иное русло.

Через день Н. получила записку без подписи, где ей доброжелательно сообщалось о моих визитах в известный дом.

Она показала мне записку с улыбкой, но глаза её особенно заметно косили, как это случалось в минуты негодования. К тому времени мы уже договорились, что она позволяет мне отлучки к блядям. Но я не поделился подозрениями на счет автора этой записки. Позже, когда Дантес стал не давать Н. прохода, я сказал ей, кто написал записку, надеясь, что посещёние Дантесом борделей оттолкнет её от него, как оттолкнуло от меня. Но от него её ничто не может оттолкнуть. Я вижу, как она трепещёт при виде Дантеса, и я восхищаюсь силой её характера, выбирающего долг и отвергающего страсть. Но при напористости Дантеса она не сможет держаться вечно, и поэтому мне нужно ей помочь. Как горько мне об этом писать. Я заговариваюсь и повторяюсь, я помню, я уже писал об этом, но у меня нет времени перечитывать и исправлять эти записки.

* * *

Если бы Бог не дал нам детей, нас бы теперь ничто не связывало, кроме привычки, которой Н. тяготилась бы больше, чем я. Ведь в неё влюблены, и она влюблена, и тогда через привычку переступают очень легко.