Сергей Извольский - Эпидемия. All inclusive. (+novum rabies virus)

Да — да, девчонки, давай бояться вместе! Но, вопреки всем моим страхам, ничего при посадке не происходит. Плавно коснувшись колесами полосы, наш маленький Боинг еще долго рулил по подсвеченному желтыми с белизной огнями аэропорту. На выходе из самолета почти все не сдерживают возгласов — после кондиционированного салона в прогретый воздух южной ночи выходишь, будто в баню.

В пустынном здании аэропорта заполняем карточки, которые нам выдали стюардессы на выходе из самолета — для многих это архисложная задача, потому что пояснения под полями на заполнение написаны только на арабском и французском.

— Что за говняная авиакомпания! — возмущается рядом со мной женщина, на коленке заполняющая твердый прямоугольник бумажки — все столы стойки уже заняты. — В прошлый раз нам еще в самолете эти карточки выдали, и заполнить помогли! — женщина глядит на меня, я киваю — действительно, авиакомпания не айс.

Помогаю помочь заполнить карточки подружкам. Особо не парюсь, все равно эти бумажки нигде не читают.

— Руссо бандито! — шутит араб за стойкой, штампующий мой паспорт, не подозревая даже степени своей правоты. А может профи, по лицам угадывать умеет.

— Сема, сышь епта, так мы в Африке? — мужик на соседней стойке говорит, не смущаясь тем, что Сема не рядом, а за ограничительной линией стоит.

— В Африке, а че?!

— Сема, так какого хуя тогда это не негр? О — о! Скалится, чует, что за него говорят!

— Ты ебнулся, откуда тут негры?

— Сам ты ебнулся, тутжебля Африка, ебать!

— Здесь арабы нахуй, какие негры?

— Сема, я нихуя не понял! Какие бля арабы, мы епта в Африке, или не в Африке?

Я, как и многие вокруг, улыбаюсь, слушая эту искреннюю в своих эмоциях беседу. Забираю паспорт и иду багаж получать. Помогаю снять с ленты чемоданы подружкам и, сориентировав их в сторону выхода, отправляюсь в туалет. Прыгая на одной ноге, снимая джинсы, решаю, что в следующий раз переоденусь еще перед вылетом. Если самолет разобьется, какая мне разница, в чем буду? Зато по прилету удобней на порядок.

Выхожу из сортира преобразившимся — белые найковкие шорты ниже колен, белые кроссы и черная обтягивающая майка. Настоящий южный мачо! — вижу в стекле свое отражение. Волосы у меня черные и сам я смугловат. Не брился уже пару дней, так что еще прокоптиться на солнышке и местный москвабад меня за своего будет издалека принимать. Если не в шортах, конечно, буду — арабы ведь в шортах не ходят.

Выйдя из аэропорта, с удовольствием вдыхаю незнакомый воздух, который пахнет Африкой.

— Айм лавин ит, мазафака! — пора по-английски говорить. Английский я не знаю, правда, но усиленно учу каждый раз, когда в заграницы прилетаю.

Широко улыбаюсь сам себе и выдвигаюсь вдоль стеклянной стены терминала в сторону огромной пустой стоянки. Там виднеются лишь несколько автобусов, с раскрытыми для приема чемоданов боковинами. Я притормаживаю — что — то слух коробит, не могу понять. Прислушиваюсь, вот оно — сирены завывают вдалеке, почти на пределе слышимости.

«И что такого, что сирены завывают?» — спрашиваю сам себя.

Задумался. Прислушался.

Наконец понял — сразу с нескольких сторон сирены. Блять, а не очередная ли у них тут революция?

На улицу из аэропорта выходит то ли летчик, то ли охранник в синей форме и закуривает. Рожа темная, местный вроде. Присматриваюсь, эмоций на лице волнительных не написано, спокойный как танк. Ну ладно, если что за нами Москва и батяня комбат. А еще спасатели на стреме — судя по новостям первого канала, их кашей не корми, дай слетать куда — нибудь. Вот и пусть, если что, мое бухое тело отсюда вытаскивают.

— Комбат — батяня, батяня комбат! — епть, вспомнил на свою голову, иду теперь и напеваю — не отвяжется мелодия.

Шагаю с чемоданом по центру дороги, не парясь. Сзади светит ярким светом, оборачиваюсь — микроавтобус подъезжает. Отхожу, пропуская, а он прямо передо мной тормозит. Матернувшись, чуть было не ткнувшись в задние двери, я обхожу его по дороге. Слышу квохчущий картавый гвалт, походу французы приехали. Оборачиваюсь, уходя — ну да, французы. Чернявые, кучерявые, носы орлиные, на армян похожи. На гасконцев, вернее.

— Мсье! Мсье! — кричит мне один из них, подбегая, и начинает шпарить на своем. Кроме гортанного фирменного хррр, вообще ничего расслышать не могу.

— Братан, нихера не понимаю! — смотрю ему в глаза, — спик инглиш!

Гасконец начинает барабанить на инглише. Красавец — два языка знает, может больше даже, не то, что я. Хотя сейчас кое — как различаю знакомые слова — флайэвэй, дэнжерос, гоу аут.

— Сорри, ай донт андестенд. Спик рашн?

— Рашн?! Рашн?! — гасконец выпячивает губы и делает пассы руками над головой, надувая щеки. К нему подбегают двое и теребят за плечи, а потом и вовсе тянут за собой.

«Мир, смерть» — слышится мне в его криках.

— Peace? Death? — усиленно стараюсь, будто на уроках в девятом классе, который я так до конца и не закончил, воспроизвести акцент.

— Ноу, — гасконец все машет руками и уже утаскиваемый своими спутниками, вдруг кивает бешено, — деас, еа, деас! Анд пистдеас! Гоу эвэй, ту Раша! Пистдеас хиа! — орет француз мне, теребя ногами в воздухе — спутники торопливо его едва не несут к стеклянным дверям терминала.

В автобусе, который вез нас до отеля, я так и не заснул, вспоминая француза пришибленного. Но на мои осторожные расспросы, все ли в стране нормально, сопровождающий гид, молодой парень, отвечал отрицательно. Никаких революций, волнений, беспорядков в стране говорит, нет. И взгляд у него не бегающий был, рассказывал как на голубом глазу. Я подуспокоился, конечно, но заснуть пока ехали, так и не смог — все тот гасконец бешеный вспоминался.

Надо же, обучил его еще кто, — «Пистдеас» — улыбаюсь я.

Улыбаюсь то улыбаюсь, но после получаса езды наш автобус пару раз машины с проблесковыми маячками обогнали, но я уже не стал заморачиваться и грузиться. Едут и едут, МЧС меня спасет если что. Зато можно будет в новостях с умным видом рассказать потом о своих впечатлениях. Уже было дело, мелькал я там — после того, как во время забастовки авиадиспетчеров пару дней в Италии куковал.

Через полтора часа, уже подъезжая к отелю, с интересом в окно начал смотреть, как только в город въехали. До этого — то все темнота да темнота дальше освещенной обочины. Маххамет не удивил, в принципе такой же, как я его себе и представлял по опыту посещения Египта — узкие улочки, нагромождение домов своеобразной средиземноморской архитектуры — такие я и в Греции, и в Италии, и в Турции, и в Египте видел. Вот только грязи неожиданно много, даже в свете фонарей заметно. Грязи много, а вот людей почти не заметно.

Пропетляв по узким улочкам, автобус завез нас на территорию отеля.