Дэвид Галеф - Плоть

— Куда вы, черт возьми, делись? — закричал я. Жужжание эхом отдавалось у меня в голове.

— В холле! Я не могу обернуться, вам придется пройти мимо меня.

Он что, растянул связки? И почему я должен пройти мимо него? Войдя в холл, соединявший гостиную с остальной частью дома, я обнаружил Макса, точнее, его обнаженную спину. Он ехал на велосипеде, поставленном на нечто похожее на перевернутую роликовую тележку из супермаркета. Чем быстрее он крутил педали, тем быстрее вращались ролики, не давая велосипеду сдвинуться вперед ни на дюйм. При этом жужжание и визг становились невыносимыми, велосипед раскачивался из стороны в сторону, а с тела Макса во все стороны летели капли пота. Было такое впечатление, что он изо всех сил хочет доехать до ванной в конце коридора, но никак не может сдвинуться с места.

— Макс!

— Да?!

— Вы скоро закончите?

— Что?

— Я говорю, вы скоро закончите?

— А? Нет, подождите, я через минуту остановлюсь.

Он протянул вниз руку, переключил скорость и стал с еще большей силой нажимать на педали. Я мелкими шагами обошел его — места было маловато — и стал смотреть на него от двери ванной. Его четырехглавые мышцы вздулись от напряжения, они волнами переливались под кожей. Было такое впечатление, что у него вообще нет мягкой плоти. Можно было бы подумать, что он едет по густой липкой грязи, если бы не ролики, вращавшиеся под колесами велосипеда. От скорости ролики сливались, как и все вокруг, даже дребезжание роликов слилось в однотонное жужжание. Макс мог легко ехать со скоростью сорок миль в час в нескольких дюймах от глухой стены. С полминуты он сохранял прежний темп, затем сбавил скорость, переключил монетку и приподнялся в седле, выпрямив спину, — ему стало легче. Прошло еще полминуты, и он перестал крутить педали. Остановившись, велосипед начал крениться, и Макс уперся рукой в стену, чтобы не упасть. Сам он был привязан к велосипеду и не падал только благодаря скорости, с какой нажимал на педали.

Он наклонился и распустил ремни, которыми его ступни были фиксированы к педалям. Черные лайкровые шорты были насквозь пропитаны потом. Дышал он не слишком тяжело, но лицо было багрово-красным. Под роликами была видна изрядная лужа пота.

— Что будет, если вы соскочите с роликов на такой скорости?

В ответ он равнодушно пожал плечами:

— Такое иногда случается. Когда велосипед соскакивает, то он сразу останавливается. Колеса тут же перестают вращаться.

— Почему вы так сильно потеете?

— Я же занимаюсь в помещении. Я не движусь, и поэтому нет ветра. Можете дать мне полотенце? — Он жестом указал на вешалку в ванной.

— Конечно, — ответил я, но потом вспомнил о своей ране. — Нет, пожалуй, нет, я испачкаю его кровью. — Я поднял руку и показал ему костяшки пальцев.

В глазах Макса вспыхнул живой интерес.

— Что случилось?

— Мой кулак проскочил сквозь панель вашей входной двери. Не беспокойтесь, я заплачу за стекло.

— Черт с ним, со стеклом, что у вас с рукой? Подождите, я сейчас достану бинты и марлю. — С этими словами он прошел мимо меня в ванную и открыл аптечку. Он порылся в ней и нашел что хотел: упаковку марлевых салфеток и огромный рулон хирургического бинта.

Среди эластичных бинтов и пузырьков с таблетками я увидел кучу резиновых трубок и старинную опасную бритву с несколькими ремнями. Все было таким мятым, словно все эти трубки и ремни долго грызло какое-то животное. На полу я увидел весьма потрепанные весы.

— Давайте руку, протяните ее над раковиной.

Он завладел моей рукой, аккуратно промокнул раны марлей, промыл их и смазал йодом, приложил компресс и велел поднять руку и так немного подержать. Потом он приложил к сухой ране тампон и туго забинтовал, похлопал меня по плечу и сказал:

— Ну вот. — Лучезарно улыбаясь, он посмотрел мне в глаза. — Было больно?

— Нет, не очень.

Порез оказался не таким глубоким, каким он выглядел из-за сочившейся крови, и я был слегка разочарован, так же как, по-моему, и Макс. Кстати, я ведь так и не объяснил ему, ради чего вломился к нему в дом.

— Между прочим, я хотел вам что-то сказать, но забыл, что именно.

— Гм, — хмыкнул Макс. То ли я не убедил его, то ли ему было абсолютно все равно.

Он все еще отходил от нагрузки. Мышцы бедер были напряжены, голени вздуты. Верхняя часть туловища не была и отдаленно столь же мускулистой, торс был плоским, почти вдавленным, тонкие струйки пота стекали за пояс шорт. Холм в паху был сплющен, трудно было что-то сказать о размере. Макс мог выглядеть угрожающим или уязвимым, в зависимости от того, под каким углом зрения вы его рассматривали. Я представил его верхом на Холли, воображая, как он едет на ней, или нет, все было как раз наоборот… Едет… Я вспомнил предлог своего посещения.

— Вспомнил, — сказал я, щелкнув пальцами здоровой руки. — Я хотел сказать вам о велосипедной гонке.

— Где?

— В кампусе. Я видел одного студента, который раздавал листовки. Это было вчера.

— А, это… «Сигма-Дельта».

— Думаю, что да. Кстати, откуда эти братства берут свои названия?

— Это первые буквы слов знаменитых греческих изречений. Таким образом, каждый клуб имеет собственное неповторимое лицо.

— Правда? — Я люблю собирать такие курьезы, а Макс был их настоящим кладезем. Мой запас удвоился с тех пор, как он приехал, и все сведения я черпал в таких вот случайных разговорах. — Значит… вы знаете о гонке?

— Ну да. Наверное, я видел ту же листовку, что и вы.

— Ну, вы точно ее выиграете. — В знак солидарности я поднял забинтованную руку.

— Возможно. Я слышал, что будет соревнование.

— Но вы хотите принять участие, верно?

— Думаю, что да. Холли хочет, чтобы я участвовал.

— Как у вас дела?

— У нас? Нормально. — Мышцы его непроизвольно напряглись, но ничто не дрогнуло в приапической области.

— Я вчера видел Мэриэн. — Фраза выскользнула у меня, как кусок мокрого мыла. Сжимаешь его рукой, а оно выскальзывает не в ту сторону.

— Ха. — Последовала короткая пауза. — Как она?

— Неважно. — Я представил себе Мэриэн, ее образ съежился, вот она склонилась над чашкой черного кофе, окончательно уменьшилась в размере и с тихим плеском упала в кофе. — Думаю, что ей недостает вас.

— Мне очень жаль это слышать. — Он бессильно развел руки. — Знаете, здесь нет ничего личного. У нас просто ничего не выходило в постели. Мы с ней говорили об этом. Мои вампирские вкусы. Это мои проблемы, а не ее.

Она не предавалась любви на кладбищах? Не хотела показываться с ним на людях? Но вслух я сказал:

— Понимаю.

Что бы я ни думал о его сексуальных предпочтениях, не стоило спрашивать о них его самого. Я бегло оглядел квартиру: узнаешь человека по его жилищу. Метонимия.