Шахразада - Страсть гордой княжны

– Выходит, глупые жители деревни простого гриба боялись? Они хоть поняли потом, что страхи их совсем пустыми были?

«Говорят, сынок, что гриб тот до сих пор у храма стоит. Сначала жители его съесть хотели, да раздумали: может, он ядовитый, раз оборотнем раньше был…»

Масуд хмыкнул. «Совсем как взрослый… Да, быстро растет мой сыночек, – подумала Зухра. – Настоящий мужчина растет, во славу Аллаха всесильного и всевидящего!»

«Странные какие-то все-таки эти деревенские жители… Простого гриба боятся. Оборотней, которых и вовсе нет на белом свете, боятся. Жизни свои кому попало доверяют…»

Масуд сделал несколько шагов по тропинке. Он и не заметил, что произнес эти слова не вслух, а воспользовался внутренней, безмолвной речью. Мальчик уже не боялся ночи, потому что она была вовсе не черна, не боялся отпустить руку кормилицы, потому что она была всего лишь слабой женщиной и ее следовало защищать. Не боялся он и оборотней, потому что вовсе в них не верил.

И совсем не боялся этой безмолвной беседы, не боялся речей, которые не слышны, ибо посвященным тайна их открыта, а разум непосвященных к этому чуду не готов.

Вот так и смогла мудрая Зухра сделать следующий шаг в овладении удивительным, давним и временами столь непонятным умением. Нет, она не знала, когда ее малышу пригодится такое умение, как не знала, пригодится ли оно ему вообще. Но все то, что дано Аллахом всесильным, – человеку во благо. Надо лишь вовремя поблагодарить творца всего сущего и это умение из непонятного дара превратить в полезный.

Нечасто удавалось юному Масуду вернуться вспять по реке времени мысленно. Нечасто мог он улучить несколько минут, чтобы просто побыть наедине с самим собой, взвесить события прошедшего, быть может, посмотреть на день сегодняшний через призму дня вчерашнего. Ведь иногда там, в дали прожитых лет, и кроется ответ на сегодняшние трудные вопросы, которые не дают человеку спокойно смотреть в глаза собственному отражению в зеркале.

Отец Масуда, достойный Рахим, как мы помним, очень обрадовался рождению первенца. Ведь он верил, что тот, когда вырастет, продолжит его непростое торговое дело. Эта мечта любящего родителя вполне понятная, и трудно с этим спорить. Малышом Масуд оправдывал все надежды своего любящего отца. Однако, когда Масуду исполнилось семнадцать, юноша отчетливо понял, что отец осторожничает, опасается доверить ему торговлю, не решается поручить что-либо более серьезное, чем проверку дневной выручки или учетных книг, исписанных рукой хитрого управляющего.

Масуд пытался понять, отчего отец, безусловно, радующийся усердию сына, не торопится довериться ему в делах. Пытался вспомнить, когда подвел Рахима или хотя бы солгал. Но, увы, ничего не приходило в голову. И поручения отца он выполнял всегда усердно, и не лгал ему (ну, или старался этого не делать без крайней нужды)…

«Так в чем же дело, Зухра? – как-то раз решился он задать вопрос своей кормилице. – Отчего отец так осторожен со мной?»

Самые нужные, самые важные беседы, особенно те, которые вовсе нельзя никому доверить, Масуд и Зухра вели мысленно. Так было куда легче сохранить тайну. Да и упражнение в безмолвных разговорах никогда не оказывалось лишним.

Зухра, конечно, не могла знать всего, что происходило между отцом и сыном, однако подсказала совсем простой выход.

«Малыш, попробуй вспомнить что-то из своего, возможно, совсем далекого прошлого, что вызвало у твоего отца покровительственную улыбку. Быть может, после какого-то разговора он сказал, что все это лишь твои выдумки…»

– Выдумки? – От удивления Масуд заговорил вслух.

– Конечно. Обычно мы начинаем сомневаться в своих близких очень и очень не сразу, ибо изначально верим им и верим в них. Но бывает, что какая-то давняя детская выдумка, невинная шалость, вроде лягушки на ковре в курительной комнате или под одеялом у старшей сестры, навсегда превращает мальчишку, да и девчонку тоже, в изгоя в собственном доме.

Масуд с некоторым удивлением слушал свою обычно немногословную и спокойную няньку. Должно быть, в ее судьбе было что-то, что вложило нешуточное волнение в эти – такие простые! – слова.

Юноша покорно склонил голову и позволил Зухре потрепать себя по волосам – так она делала в те счастливые дни, когда мальчишка был ниже ее ростом. Сейчас же, когда Масуду исполнилось семнадцать, невысокой Зухре приходилось поднимать голову, чтобы посмотреть в глаза своему «малышу».

Следуя ее мудрому совету, Масуд устроился в тени старого орехового дерева на заднем дворе и попытался вспомнить день за днем, сколь вообще такое возможно, все свои беседы и просто встречи с отцом. Попытался припомнить и те дни, когда вместе с Рахимом отправлялся к родне погостить и когда просто гулял, радуясь тому, какая крепкая и уверенная рука у отца и как уютно в ней его, старшего сына, ручонке.

Светлые картины детства на удивление легко увлекли его вспять по реке времени, позволив вновь почувствовать себя мальчишкой сначала в тринадцать, потом в десять, потом в семь лет… И тут, о счастье, что есть на свете мудрые советчики, вспомнился Масуду вечер накануне Рамадана, когда он решился открыть отцу свой секрет. Пусть Зухра не раз предупреждала его, что об умении безмолвно беседовать никто посторонний знать не должен, но отец же вроде вовсе не посторонний. И, быть может, он тоже, тайком, упражняется в подслушивании чужих мыслей. Так разве не обрадуется он, узнав, что можно найти в любимом старшем сыне не только наследника, но и тайного собеседника?

Должно быть, именно так рассуждал шестилетний Масуд, когда однажды вечером вошел в кабинет отца. Рахим с головой ушел в работу и даже не сразу заметил, что открылась и потом закрылась дверь.

– Батюшка… – вполголоса позвал Масуд.

Но отец головы не поднял. Похоже, он даже не услышал.

– Отец! – чуть громче повторил Масуд.

Но и это не помогло – Рахим скрипел пером с таким усердием, словно старался оставить надпись видной и на каменной столешнице.

Тогда Масуд решил, что следует позвать отца мысленно, как уже много раз он звал добрую свою нянюшку.

«Отец! Ответь мне!»

И в этот миг Рахим вздрогнул. То ли напомнил о себе старый шрам, что беспокоил его после давнего сражения с неверными, посмевшими бросить алчущий взор на стены Великого города, то ли сквозняк был совсем уж ледяным. Однако Рахим вздрогнул и этим укрепил надежду в душе сына.

– Отец мой, позволишь ли прервать твои занятия?

– Сынок, ты меня напугал. – Рахим оторвался от бумаг с видимым удовольствием. И этим еще больше укрепил Масуда в его надежде.

– Батюшка, мне нужно задать тебе очень важный вопрос. Ты позволишь?