Александр Сосновский - Лики любви. Очерки истории половой морали

Декрет саратовского клуба анархистов об «отмене частной собственности на женщин» и «объявлении последних общественным достоянием» получил громкий резонанс и надолго превратил Советы в мировое пугало. Книжка некоего Галина, выпущенная в 1925 г. за рубежом, так живописует нравы Совдепии: «Семейная жизнь разрушается, мужья не узнают своих жен, жены — мужей, все вертится и пляшет, как на вулкане. Карты, вино, женщины и мгновенное наслаждение... Всюду властвует необузданный порок».

Суровые реалии первых послереволюционных лет накладывали неизгладимый отпечаток на характер взаимоотношений полов. Всеобщая трудовая повинность периода военного коммунизма требовала от женщины равного с мужчиной участия в трудовом процессе как основного условия получения продовольственной карточки. Это более чем сомнительное достижение почему-то особенно восхищало высокопоставленных партийцев. По мнению А. М. Коллонтай, оно «внесло небывалый переворот в судьбу женщины, явилось величайшим актом революции... По своему влиянию на дальнейшие судьбы женщины и на коренное изменение ее положения в государстве, семье и обществе трудовая повинность сыграла роль, далеко оставляющую позади признание политического и гражданского равноправия женщин, провозглашенного Октябрьской революцией... Трудовая повинность установила взгляд на женский труд, как на труд нужный и полезный с точки зрения государства». К концу 1921 г. число женщин, занятых в промышленности и на транспорте, превышало два миллиона и равнялось одной трети всех рабочих рук, обслуживающих эти отрасли. Массовая постановка «под ружье», казарменные методы управления, естественно, не способствовали удовлетворению индивидуальных потребностей человека. Но и переход к новой экономической политике оказался чрезвычайно мучительным процессом, породившим бесконечное количество «больных вопросов».

Годы разрухи и гражданской войны остались позади. Победивший на полях классовых боев пролетариат получил временную передышку, непримиримые революционные принципы утратили свою обязательность. Класс-гегемон потребовал «возмещения» за вынужденный аскетизм и лишения. Поэзия, воспевавшая тех, кто и «в годы железа быть железным сумел», настроилась на «лирику женских волос». А значительная часть молодежи обходилась даже и без лирики: она кинулась в водоворот кратковременных, мимолетных связей. Молодняк возводил «необходимое в степень добродетели», объявил любовь буржуазным предрассудком, оправдывал свою распущенность материалистическим мировоззрением. Апелляция к историческому материализму была очень популярна. Вульгарный материалист, отмечал И. И. Бухарин, «привык смотреть на вещи «трезво»; он не связан никакими традициями в прошлом, не отягощен фолиантами премудрости и грудами старых реликвий — их выбросила за борт революция... Он все хочет понюхать, пощупать, лизнуть. Он доверяет только собственным глазам; он в известном смысле весьма «физичен». Теоретические рассуждения подкреплялись данными моральной статистики: исследование И. Гельмана, проведенное в 1922 г. среди студентов Коммунистического университета им. Свердлова, показало, что 62% студентов параллельно живут брачной и внебрачной половой жизнью.

Проповедь «свободы любви» исходила и от таких радикально настроенных деятельниц коммунистического движения, как И. Арманд и А. Коллонтай. Шокированный В. И. Ленин настойчиво добивался от Инессы Арманд отказаться от лозунгов «мимолетной страсти», заменить их требованиями «пролетарского гражданского брака с любовью». По- видимому, вождь революции вскоре убедился в нежизнеспособности этого загадочного монстра. Во всяком случае, он с нескрываемой тревогой возвращался к «половому вопросу» в беседах с Кларой Цеткин. «Многие называют свою позицию «революционной» и «коммунистической»... Все это не имеет ничего общего со свободой любви, как мы, коммунисты, ее понимаем. Вы, конечно, знаете знаменитую теорию о том, что в коммунистическом обществе удовлетворить половые стремления и любовную потребность также просто и незначительно, как выпить стакан воды. От этой теории «стакана воды» наша молодежь взбесилась, прямо взбесилась. Она стала злым роком многих юношей и девушек. Приверженцы ее утверждают, что эта теория марксистская. Спасибо за такой «марксизм». Ленин, видно, не имевший представления о подлинной силе и обязательности полового влечения, искренне подозревал происки буржуазии: «Мне, старику, это не импонирует. Хотя я меньше всего мрачный аскет, но мне так называемая «новая половая жизнь» молодежи — а часто и взрослых — довольно часто кажется чисто буржуазной, кажется разновидностью доброго буржуазного дома терпимости».

Охваченная революционным энтузиазмом молодежь рассуждала по-иному. Она брала «быка за рога» и решала «проклятый вопрос» с неподражаемой прямотой: «Слушали: о половых сношениях. Постановили: половых сношений нам избегать нельзя. Если не будет половых сношений, то и не будет мировой революции». Отношения «без черемухи»*, «без всяких этих причиндалов» нашли в студенческой среде немало горячих сторонников. Среди учащихся вузов, проанкетированных Д. Лассом в 1928 г., почти половина ответила, что «любви нет», «не понимаю, что такое любовь», «любви не признаю» и т. д. С насмешкой говорят об этом чувстве и герои литературных произведений: «Мы не признаем никакой любви, — восклицает комсомолец из повести Л. Гумилевского «Собачий переулок», — все это буржуазные штучки, мешающие делу». Комсомолка Женя, выведенная А. Коллонтай в одном из очерков, заявляет: «Поло-

Одноименный роман П. Романова.

вая жизнь для меня простые физические удовольствия, своих возлюбленных меняю по настроению. Сейчас я беременна, но не знаю, кто отец моего ребенка, да это для меня и безразлично». Героиня того же Л. Гумилевского выражается еще определенней: «Довольно! Требуется тебе парень — бери, удовлетворяйся, но не фокусничай. Смотри на вещи трезво. На то мы и исторический материализм изучаем...»

Нередко случалось, что верность теории подводила неуемных «реформаторов», кое-кто из них попадал на страницы уголовной хроники. «Кореньковщина», «петровщина», «романовщина», «хазовщина», «тюковщина» и даже «альтшулеровщина» — теперь эти названия и выговорить-то сложно, а некогда они были нарицательными. Корень-ковщина: студент Горной академии, член партии Кореньков довел систематическими издевательствами до самоубийства свою жену студентку Давидсон. Петровщина: ученик московской профшколы комсомолец Петров ранил финским ножом ученицу той же школы за отказ жить с ним «свободной комсомольской любовью». Романовщина: член кор- суньской организации ЛКСМУ, секретарь заводской ячейки развращал пионерок и избивал свою жену. Хазовщина: комсомольский работник Хазов утерял портфель, в котором была найдена переписка с друзьями о совместных похождениях. Тюковщина: студент Сельскохозяйственной академии Тюков убил комсомолку за то, что она «оскорбила» его отказом от половой связи. Альтшулеровщина: молодые писатели (Альтшулер, Анохин и др.) изнасиловали во время вечеринки комсомолку Исламову, покончившую после этого с собой... Сексуальные эксцессы, вроде чубаровского дела или харьковского преступления «в зарослях бурьяна», иногда превращались в настоящую оргию, когда жертва попадала в руки группы насильников.