Лев Филатов - Наедине с футболом

Безоблачная молодость ушла, в послевоенное время «Спартак» бедствовал, Соколов стал и капитаном и центральным защитником и все тяготы принял на свой плечи. В эти годы и проглянули в нем черты аскета, подвижника, он сох от забот, разрывался на части, латая пробоины. Забыты веселые салочки с «крайком», один непрерывный, тяжкий труд без роздыха, потому что года три на «Спартаке» «отыгрывались»: команда была слабенькая, а имя жило и победить ее по старой памяти всем было лестно. А «Спартак» еще и «напрашивался»: в сорок шестом и седьмом годах, ничего собой не представляя, нахально увел Кубок из-под носа у тбилисцев и торпедовцев, и до того и после того безжалостно его тузивших.

Дождался Соколов светлых дней – поиграл в «Спартаке», набравшем силу, а потом и прошелся с ним, с чемпионом, вдоль трибун в качестве старшего тренера. И вот что интересно: команда возвышалась, команда тонула, по Соколов оставался Соколовым.

Защитник, ставший олицетворением судьбы своего клуба, таким он и помнится. Наверное, это потруднее, чем исправно выполнять свои обязанности в составе сильной команды, что, впрочем, он тоже умел.

…Андрей Старостин. Для подавляющего большинства сегодняшних болельщиков – это подпись под статьей. Да еще передающееся от поколения к поколению уважение к этой фамилии, до того футбольной, что она сделалась чуть ли не термином, вроде «офсайда».

В сороковом Андрей Старостин уже сходил – вот как давно это было. В предвоенные годы «Спартак» был единственной величиной, способной противостоять всевластному «Динамо», что и сплачивало вокруг него легионы безведомственных поклонников. Считалось, что он представляет промкооперацию, организацию для большинства неощутимую и малопонятную. Фактически команда представляла любого, кто выбирал ее и вставал на ее сторону. Все знали, что заправляли в «Спартаке» братья Старостины, авторитет завоевавшие не на невидимых служебных лестницах, а на футбольном поле, где они у всех на глазах исправно потрудились. Такой власти болельщики охотно доверяют. Андрей Старостин, третий после Николая и Александра капитан «Спартака» и всех сборных, выводил на поле шеренгу красно-белых в 1938–1939 годах, когда они установили не повторенный пока рекорд, забрав дважды подряд и чемпионское знамя и Кубок. Команда состояла из сильных людей, но ни для кого не было секретом, что бразды правления держал центральный защитник, «верховный боярин» Андрей Старостин.

Зрители ждали от него даже не игры – это подразумевалось само собой. Ждали руководства игрой. Не тайного, неразличимого с трибун, а открытого, страстного, грозного и карающего. Он стоял в центре на широко расставленных ногах, уперев руки в бока, с взлохмаченной черной шевелюрой, и были в этой его позе и власть, и сила, и призыв, и укор. Легко было представить, что партнерам страшно и стыдно оглянуться, и они рвались вперед, чтобы не попасть под испепеляющий взгляд Старостина. Мне трудно по юношескому романтическому восприятию судить об особенностях его защитного мастерства, одно помню хорошо – его длинные повелительные пасы форвардам. С них начинались многие атаки и прорывы, в них выражалась его душа капитана, для которого футбол существовал в двух крайних проявлениях – в упоении победой и в трагедии поражения.

Легко допускаю, что позднейшие центральные защитники – Башашкин, Крижевский, Масленкин, Шестернев, Турянчик – с точки зрения техники и тактики превосходили Старостина (годы обязательно что-то прибавляют к знаниям и умению!). Но убежден, что Старостин, как никто из центральных защитников, играл центральную роль в команде. От него игра расходилась лучами, свои личные обязанности он считал отправной точкой, а душой был всюду, в каждом эпизоде.

Не исключено, что с той поры и пошла молва о спартаковском неуемном духе. Во всяком случае, в пору капитанства Старостина дух этот не был выдумкой, легендой или преувеличением, он существовал реально. Позже, когда «Спартаку» удавалось выказать волю, спасти проигранный матч, старые его друзья не могли не припомнить старостинских времен, не подумать, что что-то от них сохраняется и поныне.

Как бы ни усердствовали люди, склонные к теоретизированию, изображая футбол точной наукой, мастерство неразделимо с человеческим самовыражением. Изощрённое, но холодное искусство стирается в памяти, а неравнодушная душа мастера поощряет и греет любовь зрителей к футболу. Потому я и отдал предпочтение Старостину, выделив его из длинной шеренги отличных центральных защитников.

…Из породы хранителей футбольного огня и Валерий Воронин, правый полузащитник «Торпедо» и сборной.

Он и сам был красив на поле, высокий, легкий, изящный, и футболу желал быть красивым. Игроку никуда не уйти от километров беготни туда и обратно, от напряжения уставших мышц, от того доказанного факта, что в игре надо находиться все девяносто минут, а с мячом удается побыть минуты две, не больше. Не уйти и от того, что приходится быть обыгранным, обманутым, напрасно, больно упавшим. Надо заранее смириться со всем этим мытарством. Многие игроки, особенно полузащитники, честным мытарством и обходятся. Их хвалят, для них выделили из словаря уважаемое слово «труженик», им доверяют тренеры, твердо верящие, что «кто-то в команде должен бегать». В них ценят «мотор», беззаветность и безотказность, и никаких броских красот от них не ждут. Футбольная пехота!

И вдруг среди них объявляется юноша, который мытарство и труженичество делает невидимым и предлагает вниманию трибун отборные, утонченные приемы. Так представился нам Воронин.

Он бегал легко, размашисто, по-мальчишески весело. Ему вообще футбол был в радость! Отработав полтора часа в тяжелейшем матче, он мог все забыть и помнить только, какой он дал скрытый пас Славке и как тот его понял, и без конца всем об этом рассказывать. Он поездил по белу свету, много повидал и заделался коллекционером: собирал и держал в памяти лучших мастеров, избранные приемы, удары, эпизоды, умел рассказать и изобразить, как, кто, где и когда превосходно сыграл. Сам красивый игрок, он собирал и коллекцию, делавшую честь его вкусу. Любой искусник пользовался его расположением и доверием. Играть ему приходилось с разнокалиберными мастерами, и, кто бы ни оказывался рядом, Воронин терпеливо сносил чужие промахи и готов был отработать за двоих. А мечтал он о партнерах, которые были бы ему равны, а то и лучше его. Зная, что сам он «звезда», Воронин с наслаждением, будто хвастаясь, говорил о других «звездах». Он легко, беспечно относился к своей одаренности (чересчур беспечно!) и не испытывал ни малейшей ревности к кому бы то ни было.

Воронин хорош был и как центральный защитник, и как персональный опекун Эйсебио или Альберта, и как ведущий за собой команду в атаку, да и голы забивал нестандартные.