Лев Филатов - Наедине с футболом

Я не взялся бы перечислить все, чем приходится заниматься тренерам, все, что так или иначе влияет на их работу, на судьбы их команд. Только они сами могли бы об этом поведать миру. Но молчат. Искусством умолчания они владеют безупречно, на них как бы лежит печать засекреченности. Не исключено, что замкнутость и уклончивость составляют одну из непременных примет их профессии. И нет тут ничего мудреного: каждый матч как заговор, как военная акция. Тот, кто хоть раз побывал на собрании команды перед игрой, называемом «установкой», не мог не ощутить, что ему оказано величайшее доверие, что его в виде исключения приобщили к делу тайному, делу чрезвычайной важности.

«Установкам» много лет. Игроки за свою карьеру сиживают на этих собраниях по нескольку сот раз. Ну а тренер со стажем, наверное, тысячу раз разрабатывал план победы. Нередко спорят: должна ли установка быть долгой и тщательной или достаточно нескольких эмоционально произнесенных фраз? Я слушал разных тренеров и в сборной и в клубах. Обычно они погрязали в частностях, тщились предусмотреть все, что может случиться на поле, и затягивали до бесконечности это последнее собрание. Их повторы, длинноты, вдалбливания, в самом деле, выглядят подчас не то назойливостью, не то наивностью. Но как же им, тренерам, не посочувствовать!

Одной из черт футбола как великой игры я считаю удаленность тренера от места события, невозможность его вмешательства. Хоккейные тренеры постоянно среди своих игроков, подсказывают, покрикивают, тасуют звенья, даже общаются с судьями, что и вовсе странно. Баскетбольные и волейбольные тренеры рядом с площадкой, останавливают матч то заменой игрока, то минутным перерывом, то кидаются к столу судейской коллегии. Они в действии, заодно с командой и как-то влияют на игру. Тренер футбольный взирает на поле, как и мы с вами, издали. Он вскрикивает:

«Что Володька делает?! Ну куда его понесло? Кто держит „девятого“? Налево же надо было отдать!..», но слышат его лишь запасные да врач… Игра идет сама по себе, и тренеру дано только наматывать ее на ленту памяти. Потому и хочется ему на установке предусмотреть решительно все. Но мне такая удаленность тренера от поля по душе. Если суфлер толчется среди артистов, истинность событий уже под вопросом.

Тренер присмотрел подходящего игрока, и переговоры с ним окружены глухой тайной. Новшества в тренировке, если и обнародованы, то лишь в общем виде. Да и перспективы самого тренера далеко не ясны: глядишь, за его спиной готовят преемника, и он узнает об этом последним. Словом, дышит он кислой пороховой дымкой, ухо держит востро, зная, что доверчивость и простодушие караются. Глубоко мирная и с виду и по смыслу своему профессия, призванная обеспечивать людям футбольные радости, она для самих тренеров оборачивается фронтовым существованием. Каждый проявляет себя по-разному, но воином остается обязательно. И это, видимо, тоже одна из странностей профессии.

Впрочем, пора уже к слову «тренер» начать приставлять фамилии. Мне хочется рассказать о своем знакомстве с тремя представителями старшего поколения этой профессии, своего рода ее основоположниками.

Виктор Чистохвалов, защитник знаменитого послевоенного ЦДКА, одну из историй, на которые так щедры ветераны, начал словами: «Приехали мы играть в Ленинград, все – в гостиницу, а Аркадьев, как обычно, – в Эрмитаж…» Признаться, историю я позабыл, а вступление, как видите, запомнил.

В 1959 году вместе с олимпийской сборной был я в Софии. Матч предстоял важный, и вдруг, за несколько часов до его начала, Борис Андреевич тихонечко, по-старомодному деликатно обратился ко мне: «Как вы смотрите на то, чтобы нам забежать в художественный музей?» Мы бродили с ним по тихим залам, то расходились, то сходились, и вот возле одного полотна, не нарушая созерцательной позы, он вполголоса вымолвил: «Страх как боюсь за левого защитника…» – и тут же, на том же выдохе: «А недурен, правда, этот голубой тон…»

Он нередко меня обескураживал. Вошел как-то в мою комнату в редакции и на пороге продекламировал четверостишие, содержание которого состояло в том, что дом уже воздвигнут, а конька на крыше еще нет.

– Моя статья в таком же состоянии: не хватает конька… А кстати говоря, вам не знакомы эти стихи? И кто их написал, не догадываетесь?

Мне, обучавшемуся на литературном факультете, с отрочества Неравнодушному к поэзии, было досадно сдаваться. Но пришлось: играть в отгадку с этим человеком я не считал возможным.

– Это Михаил Кузмин. Теперь его не знают…

В футбольном обществе он держится особняком. Я не встречал людей, которые не испытывали бы к нему уважения. Толкуя однажды с тренерами киевского «Динамо» О. Базилевичем и В. Лобановским в самом разгаре их быстро вспыхнувшей славы, я спросил: «Есть ли тренер, которого бы вы признавали и уважали?», и они, чуть ли не в один голос, как-то сразу заерзав по-школьнически, быстро выговорили: «А как же! Аркадьев, Борис Андреевич!» Бывало, кто-то скопирует аркадьевское легкое заикание, гримасу, словечко, но и в этом обязательно проглядывала бережность и почтительность. Каждый, кто состоял под его началом, кто слушал его доклады на конференциях или просто бывал его собеседником, зазубривал на всю жизнь аркадьевские афоризмы и при удобном случае, словно бы даже хвастаясь, что узнал их, так сказать, из первых уст, пересказывал другим. Вячеслава Дмитриевича Соловьева я как-то спросил, как он сделался тренером. «Пока играл, вел дневник, где записывал все упражнения Аркадьева, все, что он говорил нам. Это и стало моим первым учебником».

Интеллигентность не сделала его инфантильным. Ему чужда грубость, он не употребляет крепких слов, без которых некоторые считают невозможным входить «в клетку» к футболистам. Но Аркадьев зорко видит и разгадывает людей, а это, как известно, сильно действующее средство в руках порядочного человека.

Я заговорил с Аркадьевым об одном футболисте, надеясь, что он подтвердит мое впечатление о нем как о подающем надежды.

– Нет, нет, это не фигура. Он безнравствен. Представляете, он поколачивает жену, а она умница, студентка-медичка, он ей в подметки не годится. Босяк…

Или о другом видном футболисте, закончившем играть и назначенном тренером.

– Никогда ему не стать тренером: он же закоренелый лодырь, футболисты ему мигом надоедят! Из-за этого он и голов забил вдвое меньше, чем мог…

В обоих случаях он не ошибся.

Вот уж кто смотрит футбол «по игре», так это Аркадьев. И в каждом мало-мальски стоящем матче он ищет скрытую пружину. В 1969 году «Спартак» в Лужниках обыграл киевское «Динамо», чемпиона трех предшествующих сезонов, команду сильную, классную. Матч был драматический, с приключениями, его обсуждали и перебирали несколько дней. К нам в редакцию зашел Аркадьев и сказал то, что не увидел никто: