Виктор Тихонов - Надежды, разочарования, мечты…

Мне не хотелось бы, чтобы читатель воспринимал Гусева как некое воплощение зла, а поскольку говорилось и писалось о нем более чем достаточно, то боюсь, что у болельщика ЦСКА возник портрет сугубо отрицательного героя. Это не так. Любой человек живет в конкретном времени и в конкретной ситуации, а ото конкретное время, время скольжения Гусева вниз по наклонной плоскости, в истории хоккейной команды ЦСКА пришлось на те годы, когда дисциплина в коллективе была ослаблена. И если тот, кто обладал устойчивым характером и сильной волей, сохранял свое лицо, свой профессиональный уровень и в этих условиях, то менее стойкие не находили внутренних сил удержаться от соблазнов и заставить себя работать столько, сколько требовали интересы дела.

Нарушения в команде в то время, когда предыдущий тренер заканчивал свою работу, а я начинал, не были, пожалуй, чем-то чрезвычайным.

Сейчас, задним числом, могу признаться, что я был поражен увиденным. Меня убеждали, что не стоит выносить сор из избы, напоминали, что в других командах положение дел не лучше: при нынешних высоких требованиях, вчера еще просто немыслимых, психологические срывы не исключены и потому не надо драматизировать ситуацию.

Психологические спады, даже срывы я могу понять и допустить. Но не нарушения дисциплины, ибо не верю я в возможность стабильных успехов той команды, где нет дисциплины, приученности к порядку, к самоконтролю. Кому, какому зрителю интересно смотреть на игроков, действующих после вчерашнего ли, позавчерашнего ли празднества вполсилы? О каком совершенствовании класса, мастерства может идти речь в такой ситуации? До этого ли здесь? Хорошо бы не растерять все, что есть, хотя бы что-то сохранить.

Воспитывать легче, чем перевоспитывать, – эту прописную истину, к сожалению, постоянно вспоминают не только школьные учителя, но и тренеры.

И особенно тяжело работать тем тренерам, кому приходится заниматься со спортсменами избалованными, привыкшими ко всеобщему вниманию.

Конечно, Гусев был первоклассный по своему времени защитник. Не стану его сравнивать ни с Николаем Сологубовым, ни с Вячеславом Фетисовым. Каждый из этих знаменитых игроков обороны – герой своего времени. Но это не означает, что у Александра было право на поблажки.

Не знаю, как и почему все это началось. Знаю, что немало усилий в борьбе с ним за него самого приложили и Тарасов, и Кулагин, и Локтев. Знаю, что и наказывали они его, и на матчи не ставили, и из сборной выводили. И все впустую. Не смог ничего сделать и я.

Думаю, что парня упустили в молодости, если не в юности.

Может быть, помогла бы ему резкая встряска в молодые годы, на первых порах подключения его в команду мастеров, не знаю. Как не знаю, почему и когда сам Александр махнул на себя рукой. Знаю только – из рассказов Валерия Харламова и других наших спортсменов – что на каком-то этапе Гусев решил в корне перестроиться, говорил, что отныне, с рождением ребенка, непременно начнет новую жизнь. Увы, не получилось. Благим этим намерениям не суждено было сбыться, и наш клуб, наш хоккей утратил одного из самых одаренных спортсменов.

Он потом попробовал еще поиграть в ленинградском СКА, но и там ничего не получилось.

Гусев сам раньше срока проводил себя из большого спорта.

К счастью, дойдя до критического предела, Александр встряхнулся. Остановился. Судя по всему, задумался наконец о своей судьбе.

Сумел поступить учиться. Я подписал его рапорт, поскольку верил, что должен Гусев осознать всю опасность прежней своей жизненной линии. Учится Александр в Ленинграде, в институте имени Лесгафта. Играет за институт. Когда наша команда приезжает на матчи в Ленинград, Гусев непременно бывает на этих играх. Приходит в команду, в раздевалку, непременно подойдет поговорить с тренерами, со мной. Гусев понял, что я был прав. Решительные действия тренера не толкнули его на худшее, но, напротив, помогли выпрямиться. Я искренне рад этой перемене.

Борис Александров, заигравший в ЦСКА в середине 70-х годов, моложе Гусева на восемь лет. И он не смог отказаться от соблазнов, не сумел бороться с собой, измениться.

Об истории этого форварда, так много обещавшего в год дебюта в ЦСКА, я продолжу рассказ чуть дальше, а сейчас небольшое отступление.

Я назвал два имени, но истины ради должен оговориться, что не только с этими хоккеистами тренерам ЦСКА и сборной СССР пришлось вести борьбу.

Я вспоминал уже, что команда определенное время играла только полтора периода, а затем, используя более высокий класс, старалась только удерживать счет. Чем объяснялась эта «экономия» сил? Не только тем, что не все хоккеисты успевали во время предсезонных сборов заложить солидный фундамент атлетизма, на котором потом возводится прочное здание мастерства. Но и тем, что фундамент этот подрывался, расшатывался в результате нарушений режима.

Произошла остановка, команда перестала расти, хотя запас мастерства и присутствие великолепных игроков позволяли по-прежнему удерживать звание чемпиона страны, благо другие ведущие клубы пока еще на чемпионский титул и не замахивались.

О Борисе Александрове заговорили рано. Авансов ему было выдано столько, что их могло бы хватить на целую команду. О нем говорили как о явлении в хоккее.

Борис был действительно самобытным спортсменом. Но он не сумел справиться с быстро пришедшей к нему известностью. Не прошел испытания «медными трубами», не одолел искусов, связанных с популярностью и успехами. Александров неверно оценил свое место в спорте, свою роль в команде, поддержку тренеров и партнеров.

Начав работать с командой, вплотную познакомившись с хоккеистами, я увидел, что Борис – парень, безусловно, одаренный, талантливый, но уж очень избалованный и не то что капризный, скорее, просто вздорный. Боюсь, что уже таким он попал в ЦСКА.

Я поразился, услышав, как плохо отзывались о нем хоккеисты. Иногда ложно понимаемое товарищество побуждает спортсменов защищать своего провинившегося партнера, но здесь все, к сожалению, было проще: команда не пожалела Бориса и рассталась с ним без особых, прямо скажем, огорчений. Знаю, что хоккеисты без подсказок тренеров пытались что-то объяснить Александрову, спорили, ругались с ним, причем воевали с ним игроки с разными взглядами и темпераментами, разного возраста. Предлагали отчислить Бориса из команды и Анатолий Фирсов, и Геннадий Цыганков.

В лучшие годы Александрову были свойственны необычная обводка, смелость, игровая сметка. Его напористость и удачливость бросались в глаза. Впрочем, в глаза бросались и его грубость, хамство, откровенная неприязнь к соперникам, о чем писала в критическом материале об Александрове газета «Советский спорт». Но ему все прощали: верили в талант, верили в то, что хоккеист изменится. А кончилось тем, что уже никакие авторитеты – ни тренеры, ни руководители клуба – не значили для Александрова ничего. Все списывалось на его юность и одаренность, хотя давно пора было ему повзрослеть. Ведь Александров играл и в сборной. Его опекали, тянули Владимир Викулов и Виктор Жлуктов. В 1976 году, в Инсбруке, Александров стал олимпийским чемпионом.