Олег Макаров - Вратарь

С моря тянет ночной прохладой. Я дрожу все сильней – не то от холода, не то от возбуждения. Завтра начнутся заботы, о которых я раньше ничего не знал. Завтра я становлюсь взрослым. Сегодня, сейчас мне предстоит навсегда распроститься с беззаботностью и ребячеством.

Ну что ж, я постараюсь не ударить лицом в грязь. Но что же меня ждет впереди – удача или провал? Стану ли настоящим вратарем или навсегда останусь дилетантом? Как узнать, как заглянуть в будущее?!.

В поезде я старался держаться спокойно, словно ничего особенного не произошло. Настроение было немного подавленным. Накануне я вернулся домой поздно. Родители были встревожены моим долгим отсутствием. Когда я им объявил, что меня берут в поездку, мать даже заплакала. В конце концов мы объяснились начистоту, и она дала свое согласие. Но как тяжела была эта сцена! Я знал, что все произойдет именно так, и все же осадок остался неприятный.

Возможно, поэтому я постарался теперь забиться в самый уголок купе и молчал, прислушиваясь к разговорам старших товарищей. Принять в них участие не решался. Я еще не переборол своей робости. Каждый из известных в Одессе футболистов был для меня настоящим кумиром. Ко всем я обращался только по имени и отчеству, а они меня называли ласково – «сынок», хотя мне уже пошел восемнадцатый год и разница в возрасте со многими игроками была не такая уж большая.

Первую остановку мы сделали во Львове. Здесь мне играть не довелось. А вот в Ужгороде случилось именно то, чего опасался наш тренер.

Матч начался для нас неудачно. Спартаковцы открыли счет и захватили инициативу. Вскоре их левый крайний нападающий столкнулся с нашим вратарем, и мы увидели, что Близинский подает знаки – просит заменить его.

– Ну вот, – вздохнул тренер, – и твой час пробил, Олег. Ни пуха ни пера! Ступай. Постарайся не волноваться.

Легко сказать – постарайся! Разве я мог приказать своему сердцу не стучать так громкое Разве мог я только одним усилием воли унять дрожь в пальцах? Еще только приближаясь к воротам, я совершенно отчетливо почувствовал, как стало подергиваться веко правого глаза. Но я тут же забыл об этом, ибо никак не мог натянуть перчатки на вспотевшие руки.

Передавая мне место, Близинский шепнул:

– Присматривай за Товтом. Это сущий черт. Но кто такой Товт, я не знал. Впрочем, даже если и знал бы его в лицо, мне это тогда вряд ли помогло бы, потому что, кроме мяча, ничего не видел. Все футболисты были на одно лицо. Даже трибуны слились в сплошной серый фон.

Я был как в тумане. Почти ничего не соображал от волнения. Но зато отчетливо видел мяч, где бы он ни находился. Только за ним следил я и, может быть, благодаря этому кое-как сдал свой первый экзамен на аттестат футбольной зрелости. Матч закончился со счетом 1:1.

После игры товарищи хвалили меня. Но я видел, что они были бы рады возвращению в ворота опытного Близинского. Это немного обидело меня.

Наутро нам сделали «выходной». По тогдашнему положению о розыгрыше мы должны были через день снова встретиться с тем же «Спартаком».

Но отдыхать не хотелось. Возбуждение все еще не улеглось. Оно требовало выхода, какой-то работы. И я упросил товарищей, чтобы они побили мне по воротам.

Мы вернулись на стадион и приступили к делу. Я лез из кожи, чтобы извлечь максимум пользы из этой тренировки. Ведь завтра надо стать снова в ворота, так как Близинский не мог вернуться в строй.

Я прыгал и падал, пока мой свитер не промок насквозь от пота. Лишь после этого вернулся в гостиницу.

Когда настало время повторного матча и мы выстроились в центре зеленого ковра, кто-то из товарищей показал мне черноволосого крепыша с насмешливыми глазами.

– Вот это и есть Дезидерий Товт. Остерегайся его.

Но как я ни старался бороться с его сильными ударами, ничего хорошего из этого не вышло. Мы проиграли со счетом 1:4, и три мяча записал в свой актив именно Товт.

Позже, когда мы встретились уже как одноклубники в киевском «Динамо», вспомнили мое боевое крещение, и я упрекнул его:

– Что же ты тогда не пощадил юнца? Разве ты не видел, что я трясусь от страха? Ведь это был мой первый матч за мастеров.

Дезидерий рассмеялся.

– Я не хотел, чтобы ты зазнался. Лучше плохо начать и хорошо кончить, чем наоборот.

Четыре пропущенных гола повергли меня в полное уныние. Возвращение в Одессу было печальным, словно я ехал с похорон. Боялся, что мои услуги вряд ли снова понадобятся «Пищевику».

Но именно тут, когда я был на грани того, чтобы вообще бросить футбол, случилось то, что смахивало на копию случая с Зубрицким и в какой-то мере спасло мою спортивную репутацию.

В Одессе мы узнали, что нам предстоит сыграть товарищеский матч с армейской командой Ташкента. Выигрыш или проигрыш не имели особого значения, но все же нам хотелось победить. Тренер сразу же включил меня в состав, который должен был выступать против гостей. Я догадался, что он хочет поберечь Близинского для более ответственных встреч, но это не задело моего самолюбия. Напротив, мелькнула надежда, что, может быть, в этом матче мне повезет больше, чем в Ужгороде.

На игру я отправился вместе с отцом. Он почти всегда приходил туда, где я играл, и это меня очень радовало. По дороге на стадион он спросил:

– Какую установку дал вам Аким Евгеньевич?

– Он сказал, что у ташкентцев быстрые нападающие и их надо держать как можно плотнее. Особенно опасен какой-то Коверзнев. Нам покажут его. Он бьет издали и точно, но любит проскользнуть к самым воротам.

– Ты нервничаешь?

– Немного.

– Я тоже волнуюсь, – сказал отец и потрепал меня по плечу.

Пожалуй, только для меня, желавшего произвести на команду и тренера выгодное впечатление после неудачи в Ужгороде, этот матч имел какое-то принципиальное значение. Я очень старался, возможно, даже переигрывал. Несколько раз я поймал себя на том, что пытался покрасивее принять легкий мяч, надеясь, что публика не заметит мою небольшую хитрость. Но одесский болельщик – дошлый, его не проведешь. Аплодисменты были жидкими, как постные ЩИ.

Но вот, когда мы вели уже 1:0 и до истечения регламента матча оставалось совсем мало времени, я увидел перед собой Коверзнева и понял, что гола не миновать. Раздумывать было некогда, и я упал ему на ногу. В тот же миг резкая боль внизу живота стегнула меня, словно бич. Я даже, помнится, вскрикнул и почувствовал, что не могу разогнуться, в глазах поплыли красные круги.

Не знаю, сколько все это продолжалось, и в точности не помню, что именно со мной делали. Знаю только, что спустя некоторое время я все же снова стал в ворота и замер, опустив руки на согнутые колени. Очень хотелось обхватить руками живот, но почему-то было стыдно показать всем, как мне больно.