Дмитрий Федоров - Виктор Тихонов. Жизнь во имя хоккея

Несмотря на развал страны, всем заплатили премиальные. Наверное, для молодых игроков – существенные деньги. У них же только начиналась карьера, и никаких сбережений ещё не было. А я, как обычно, премиальные деньги положила на книжку, на банковский счет. И они вскоре абсолютно обесценились. Но мы спокойно восприняли – с ума не сошли. Как-то заглянула я на счет после всех дефолтов и девальваций, а у меня там денег – на два набора столового серебра. Купила ложки, ножи и вилки. Один набор подарила сыну, другой принесла домой. Так и ушли, сгорели всякие премиальные и накопления на покупку дачи.

Может, потому, что у нас никогда не было больших запросов, мы всё это перенесли легко. Нам хватало, нам достаточно было, мы счастливыми себя чувствовали. Да, денег за победу уже нет, но ведь саму победу в Альбервиле никто не отнимет, не забудет, не аннулирует.

После неё Виктора опять начали превозносить. Оказалось, что он очень хороший тренер. Оказалось! А за пару лет до этого те же самые люди кричали, что «он ломает всех через колено».

Многие умеют перестраиваться на удивление быстро. Когда читаю старые статьи, то удивляюсь – вчера писали одно, сегодня другое, а завтра будут и вовсе противоположное? Ну, может, это и правильно. Так удобнее жить.

Удобнее жить, но с такой философией невозможно выигрывать. Побеждает только тот, кто идёт к цели, не отступая от своих принципов и не боясь критики.

Катя (читатель помнит? – это юрист Тихонова, помогавшая ему до самого конца) мне рассказывала, что в Сочи после проигрыша сборной России к Виктору постоянно подходили болельщики и благодарили за ту, последнюю победу отечественного хоккея на Олимпиадах.

Виктор перед поездкой в Сочи заготовил карточки со своими автографами, чтобы не останавливаться для подписи и передавать на ходу, если кто-то попросит. Но останавливаться пришлось не раз, выяснилось, что в наше время ценны не автографы, а совместные фото на телефон. Это удивило Виктора, однако он никому не отказывал – и на арене, и во время прогулок. Сотни людей получили фотографии, хорошее настроение и замечательную память на всю жизнь.

Когда в конце восьмидесятых годов в обществе начали меняться ценности и трактовка исторических событий, то и Виктору досталось. Продукт системы, человек системы! Какое нелепое сочетание слов, за которым, по сути, ничего не стоит. Нет за ними конкретного человека. Да, Виктор был коммунистом. И партбилет не выбросил, хотя многие это весьма демонстративно делали из популистских соображений. Но при этом он никогда не был политизирован. Перемены в обществе его интересовали лишь настолько, насколько они касались сборной и ЦСКА.

Он никогда не восхищался Михаилом Горбачевым или Борисом Ельциным. С Ельциным у нас в семье даже связана шутка: если говорят, с документами пошёл работать, то, значит, надо выпить.

Виктор целиком и полностью был в своей работе, поэтому тратить время и энергию ещё на какие-то споры и дискуссии не считал нужным.

Трудно объяснить, как в политизированном советском обществе ему удавалось держаться в стороне от идеологических вопросов, накачек, пропаганды. Да, его вызывали на ковер, он отчитывался. Но Виктор знал свою работу, что называется, от и до, поэтому мог не волноваться. И ему, чтобы сохранять свою должность, не нужно было демонстрировать верность линии партии, ленинским принципам и тому подобные вещи.

Когда в конце восьмидесятых годов в обществе начали меняться ценности и трактовка исторических событий, то и Виктору досталось. Продукт системы, человек системы! Какое нелепое сочетание слов, за которым, по сути, ничего не стоит.

Его вызывали к Сергею Павлову, председателю Комитета по физической культуре и спорту при Совмине СССР – так тогда назывался министр спорта. Приглашал к себе Михаил Зимянин, секретарь ЦК партии – очень высокий уровень, по нынешним меркам считайте вице-премьер. Он к ним шёл и говорил, что делает, – мог дать ответ на любой вопрос. По сути, без высокопарных слов. Без цитат из классиков марксизма-ленинизма.

При этом он не использовал свои знакомства и связи в высших эшелонах власти для себя. А вот ради команды подобное случалось. Начинал обзвон инстанций с военного руководства – с начальника ЦСКА Станислава Лаговского. Армейская дисциплина специфичная – есть определённый порядок, субординация. Он мог переступить через себя в интересах команды. Мог позвонить и министру обороны – попроситься на прием. И там документально доказывал, что нужно сделать для ЦСКА или для сборной.

Профессия превалировала над чувствами, эмоциями, политикой и идеологией. А в повседневной жизни он был очень добрым человеком. Если надо для дела, то он заставит всех. Но ведь для дела, не для себя же.

Виктор своей успешной работой минимизировал влияние политики и политиков на себя и на команду. Это тоже достижение! По тем-то временам…

Противники часто обвиняли его в том, что он – человек системы. Но Виктору идеология вообще не была интересна. Разве мог человек, порабощенный тогдашней идеологией, общаться с эмигрантом? Да никогда! А у Виктора своя идеология была – это хоккей.

Наверное, у него формировалось отношение к тем или иным политическим событиям, но открытой реакции даже в кругу семьи я не помню. В начале девяностых взглянешь на площадь перед нашим домом, а там торговля идёт страшная. Тяжёлое время, как вспомню, так не по себе делается. Но Виктор ничего не говорил – ему неинтересно болтать, критиковать, возмущаться, паниковать.

Конечно, люди в Советском Союзе жили довольно политизированно, но мы не обсуждали, что писали в газетах или что показывали в новостях. Он был в курсе событий, мог реплику бросить, когда что-то прочитывал. Но на этом его интерес ограничивался. Я, например, если натыкалась на какую-то важную информацию, то искала другие источники, другие газеты. А вдруг там по-другому пишут! Виктор не такой.

Вспоминаю историю, которая характеризует его отношение к идеологии и к людям… Он много общался с журналистом Евгением Рубиным. А потом тот уехал в США. Естественно, эмигранты сразу становились чуть ли не врагами советского народа. Вступать с ними в какой-либо контакт было строжайше запрещено, могли быть серьёзные неприятности. Все это прекрасно знали, потому что с командами – со сборной или ЦСКА – в заграничные турне летали сотрудники КГБ, которые любые связи и контакты отслеживали. Так вот, Виктор легко общался с Рубиным и в США, когда тот подходил к нему, не думал ни о каких последствиях. Он мне сам об этом потом рассказывал. Для Виктора существовали человеческие отношения, а запреты партийных чиновников не волновали. Он не боялся опалы, не делил людей на своих и чужих.