Александр Жулин - Танцы на льду жизни. «Я знаю о любви всё…»

Надо сказать, что Тарасова могла (и может до сих пор) убедить кого угодно в чем угодно. В общем, отец довольно быстро осознал, какого гениального танцора может потерять мир фигурного катания, не перейди я в танцы. Разговор состоялся весной, а уже к зиме я, со слов великого тренера, должен был ехать на первенство мира среди юниоров в составе сборной СССР. Отец приехал домой в состоянии полной эйфории и объяснил мне, что я танцор по жизни. Просто я пока этого не прочувствовал.

Следующую тренировку я провел в группе Светланы Алексеевой – второго тренера группы Тарасовой по танцам. В партнерши мне сразу дали девочку Ольгу Корзину. Показали, как правильно ее держать и вести. Я покатался в позиции «рука в руке», в позиции «киллиан», это когда партнеры стоят бедро к бедру и скользят в одном направлении. Первые полчаса я был успешен. Но потом последовала рекомендация встать и прокатиться в вальсовой позиции. Это когда оба партнера находятся лицом к лицу и не понимают, что делать дальше. Почему-то я все время попадал партнерше коленом в колено и падал на нее, как подстреленный. В чем была ошибка, мне не объяснили. Я очень старался, но почему-то упал столько раз, сколько не падал за всю одиночную карьеру.

Вы только представьте себе: первая тренировка, великая Пахомова на коньках занимается танцевальными упражнениями в течение часа с Сашей Жулиным, зеленым юнцом, вставая со мной в позиции и объясняя каждое движение, опускаясь до моего уровня!

В общем, не произвел впечатления бога конька в танцах ни на партнершу, ни на тренера.

Памятуя о своих умопомрачительных перспективах в танцах на льду, я продержался в этом танцевальном аду пару недель и безудержно рванул в любимое мной одиночное катание. Меня не сильно удерживали. Мой тренер Анастасия Николаевна была удивлена, но настойчива. Спасибо ей за это, поскольку я и правда имел большие проблемы с коленями. Она отправила меня на просмотр к Людмиле Алексеевне Пахомовой. Вы только представьте себе: первая тренировка, великая Пахомова на коньках занимается танцевальными упражнениями в течение часа с Сашей Жулиным, зеленым юнцом, вставая со мной в позиции и объясняя каждое движение, опускаясь до моего уровня!

Сейчас понимаю, что любовь к танцам на льду привила мне именно Людмила Алексеевна. Есть вещи, которые не забываются. Например, день рождения Пахомовой. Она – молодой тренер. Свою группу (человек двадцать) она приглашает к себе домой в шикарную квартиру на Кутузовском проспекте, в высотку, где располагалась знаменитая гостиница «Украина». Пахомова, Горшков, вкуснейшая еда – всё так просто и задушевно, прямо сказка! Они только закончили спортивную карьеру, их боготворила вся страна! Перед тобой гениальные, величайшие люди, а ощущение такое, будто ты с близкими друзьями на пикнике. Пахомова рассказывала всякие смешные эпизоды из их интереснейшей карьеры, и Горшков не отставал, заставляя нас, молодых танцоров, смеяться до слез. Не забуду этого вечера никогда. У меня с танцами получилось только со второй попытки, огромное спасибо Пахомовой и ее ассистенту по работе – второму тренеру Геннадию Германовичу Аккерману. Как же он влюблял меня в каждое движение, в красоту линий, в поворот головы, музыку. Это воистину большой тренер. Я влюбился в танцы – несмотря на то что по совету тренера катался со стулом, который заменял мне партнершу в течение двух лет.

Так я попал в прекрасный, очень интересный мир танцев на льду. Это опять была школа ЦСКА. И меня перевели из школы № 7 родного мне Королева в знаменитую спортшколу № 704 в Москве. Основным отличием этой школы от остальных был особый график учебы, в котором нуждались спортсмены: первый урок начинался в 10:30, а последний около трех часов дня. Теперь можно было откататься на первой тренировке, успеть к первому уроку и после уроков бежать на второй лед. В общем, достаточно свободный график. И, конечно, учителя шли навстречу, понимая, что у спортсменов сложная жизнь. Я сидел за одной партой с Еленой Водорезовой, которая после замужества стала Буяновой, нашей знаменитой фигуристкой-одиночницей, катавшейся у великого Жука. Лена очень редко посещала школу в силу своей огромной занятости на тренировках и соревнованиях, но, когда появлялась, получала практически одни пятерки. Я же учился очень средне, скажу как есть, – плохо, потому что к тому времени понял: мое предназначение – спорт, а не учеба. Наверное, я был не прав. Но спустя годы все-таки выяснилось, что в школе я что-то усвоил – пишу я грамотно, умножаю хорошо, знаю число пи, короче, не дебил. В общем, у меня был свой путь, который я для себя выбрал.

Спустя годы все-таки выяснилось, что в школе я что-то усвоил – пишу грамотно, умножаю хорошо, знаю число пи, короче, не дебил. В общем, у меня был свой путь, который я для себя выбрал.

Тем не менее полная погруженность в фигурное катание не мешала мне обожать футбол. В моем классе и классе на год старше учились ребята, позднее вошедшие в основной состав команды ЦСКА – Нестеров, Куракин, Баранов. Я позволял себе иногда довольно долго пребывать на их тренировках. Смотрел все матчи с их участием, конечно, не забывая кататься на коньках.

Та пора моей жизни была очень насыщенной и несколько хаотичной, впечатлений – море, но по части фигурного катания в голове был хаос: нет партнерши, работа вроде идет, а толку ноль. И вот тут я сильно увлекся посиделками с футболистами, а ребята умели отдохнуть…

Был у нас во дворе мужик, отличительной чертой которого был абсолютно пропитой вид. В этом состоянии он пребывал денно и нощно, то есть всегда. Звали его Толик. Лет ему было где-то от пятидесяти до семидесяти пяти, в зависимости от того, сколько Толик спал и сколько принял на грудь. Одет он был всегда в черное твидовое пальто в пол, вокруг шеи был намотан длинный светло-серый вязаный шарф а-ля Остап Бендер. Его абсолютно седая шевелюра и такие же борода и усы создавали образ артиста драматического театра, уволенного оттуда из-за кляуз бездарных коллег-завистников. У Толика был удивительный дар рассказчика. Он врал практически в каждом слове, но мы же любим хороших рассказчиков, а тут Толик, причем очень артистичный.

Все его байки рассказывались в манере нашей старой артистической школы. Вот, например, представьте Николая Симонова в роли отца в великом фильме «Овод». В этой подзабытой манере с серьезным переигрыванием и работал наш Толик. Рассказывать он начинал всегда внезапно. Появлялся он как-то из ниоткуда, откуда-то из-за стоящих у железной дороги таких же железных коричневых гаражей. Шатающейся походкой он подходил к нам, компании пацанов, подсаживался на фанерные ящики с интеллигентным «Не помешаю?» Мы всегда отвечали: «Конечно, нет!» – уже ожидая очередной шедевр от мастера слова и перевоплощений.