Александр Кикнадзе - Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам.

Если бы дону Лопесу был о дано ощутить наши флюиды, он, без сомнения, рухнул бы, как подкошенный, не дойдя до второй главы. Но он продолжал преспокойно читать, и я понял, сколь надуманна та самая теорейка про дирижеров.

— Казалось мне, я видел все, — продолжал вслед за поэтом переводчик. — И еще три раза подряд та же самая ахинея, — добавил толмач от себя. — Повторяется старикашка.

— А вот тебя я не видал, когда ж увидел, просиял и понял как прекрасен мир… Вас ждет изысканнейший пир, так наполняйте ваши чревы, со мной же будет дама черви со звонким именем Тереза.

С этими словами дон Лопес смачно поцеловал хостесу, предварительно известив онемевшую аудиторию:

— Конец первой главы, сейчас я познакомлю вас со второй.

— Сколько всего будет глав? — раздался голос из дальнего конца стола.

— Девятнадцать, по числу лет обворожительной Терезы.

— Может быть, не все сразу, может быть, вы нам продлите удовольствие? Завтра и послезавтра…

— Не надо откладывать, достопочтенный оппонент, назавтра то, что можно сделать сегодня, — находчиво парировал поэт.

— Свяжите его, — простонал Миша. — Еще немного, и я за себя не отвечаю.

Старший официант обратился к самому старшему официанту:

— Что будем делать? Давно пора подавать вторые блюда. Они остынут…

Тот только беспомощно развел руками.

…Когда через неделю предложили совершить путешествие в Куэрнаваку, мы дружно спросили, будет ли с нами дон Лопес. Нас клятвенно заверили, что нет, не будет, президенту предложена особая, индивидуальная, так сказать, программа времяпрепровождения. Мы облегченно вздохнули, но вдруг, о ужас, в последний момент появился сияющий эквадорец. Он решил поменять планы, ибо узнал, что сопровождать нас будет несравненная Эмилия, которой задумал посвятить очередную свою поэму. Мы бросились было к дверям, но те уже были закрыты, автобус набирал ход.

Еще через неделю была объявлена поездка в Гвадалахару. Но туда дон Лопес поехал уже один. Он ничего не понимал. Мир рушился в его глазах.

Мы уже были подготовлены к превратностям судьбы, и поэтому гол в наши ворота, засчитанный судьей-разгильдяем после того как уругвайцы подали мяч из-за пределов поля, уже не отозвался в сердцах предынфарктным эхом.

Когда на бесконечных авенидах Мексики бурлил многокрасочный многоголосый поток манифестантов, приветствовавших победу «земляков-бразильцев» (открытая и восприимчивая мексиканская душа только и ждет повода что-нибудь отпраздновать), недалеко от отеля «Мари-Исабель» мы увидели стоявшего на крыше лимузина старого знакомого. В его руке был чудовищной мощности мегафон (видать, президент не поскупился на это приобретение). Размахивая правой свободной рукой, дон Лопес читал, как нам объяснили, импровизацию на бразильскую тему.

На этот раз аудитория была не столь снисходительна и воспитана, как в Таско или Куэрнаваке. Пока в сторону импровизатора летел неведомо кем припасенный помидор, Миша успел произнести:

— Это и от нашего имени.

Но уже в следующее мгновение… Никогда раньше не доводилось мне видеть столь яркого проявления поэтической находчивости — подхватив свободной рукой помидор налету и слегка потерев о штанину, эквадорец надкусил его, изобразил блаженство и громко, на всю площадь, крикнул в мегафон:

— Грацие!

После чего продолжил свое подвывание.

— Не помнишь ли, где здесь поблизости овощная лавка? — спросил Миша. — Я бы уж подобрал для него помидор.

На заключительный банкет дон Лопес пришел с огромным альбомом. На первой его странице были две цветных фотографии: поэт в обнимку с очаровательно улыбавшейся Терезой — на одной и с лучезарно улыбавшейся Эмилией — на другой.

— Господа, сеньоры, синьоры, мистеры и товаричи, я попрошу каждого из вас вписать сюда, в эти страницы на вашем родном языке отзывы о моем поэтическом творчестве… Одним словом, о том, какое неизгладимое впечатление произвели на вас мои поэмы. И обязательно адрес, чтобы мои завистники не подумали, что я написал все это сам. Прошу вас, — с этими словами эквадорец протянул альбом журналисту из ФРГ.

— С радостью… это для меня большая честь, — изобразил смущение немец. — Только не знаю, найду ли слова, чтобы выразить все, что переполняет меня.

Не почувствовав подвоха, ответствовал пиит:

— Пусть это вас не смущает. Пишите от сердца. Сердце всегда подскажет нужные слова.

Я постарался запомнить записи на языках, более или менее доступных моему воображению.

Журналист из ФРГ написал:

«Я знал всегда, что Мексика — страна чудес, и готовился к встречам с ними. Но их забило другое чудо, которое выпало счастье не только видеть, но и слышать… слышать собственными ушами. Я буду рассказывать о нем детям и завещаю им рассказывать о том чуде своим детям. Имя чуда — дон Лопес. Ему до конца дней уготовлено место в моем сердце. Да сбудутся все мои пожелания в твой адрес, несравненный посланник небес».

«И мои — тоже», — приписал англичанин и поставил в конце фразы три восклицательных знака.

«Без таких людей мир был бы сиротлив», — отозвался чехословак.

«Когда я расскажу своим соотечественникам о том, как достопочтенный дон Лопес помог мне лучше увидеть и понять мир, меня, без сомнения, засыпят вопросами: «А не собирается ли уважаемый Поэт посетить Турцию и если да, то — когда, чтобы мы могли лучше увидеть и понять мир». Помогите мне, о мудрый и несравненный, скажите, что ответить соотечественникам?» — попросил турок.

«Древняя страна басков готова распахнуть перед Вами свои объятия. Я знаю, что это будут горячие, очень горячие объятия», — заверил потомок иберов.

«Со времен Гомера, бессмертного творца «Илиады», было немало поэтов, выражавших сокровенные устремления своей эпохи. Теперь мы узнали еще одного. Пусть дон Лопес догадывается о том, что испытываю я перед разлукой с ним… понимая, что эта разлука может быть до конца моих дней. Трудно привыкнуть к этой мысли. Плачу», — написал болгарин и, пусть не поверит мне Недоверчивый, пролил самую настоящую слезу на страницу (позже я узнал, что до того как стать журналистом, болгарин несколько лет подвизался в роли трагика на провинциальной сцене).

«А я лично просто ревом реву, не находя себе места», — вывел аккуратнейшим своим почерком Миша Какабадзе. — Теперь, только теперь понял я, что есть истинное озарение».

— О, как это мило с вашей стороны, — патетически вскинул глаза к потолку дон Лопес, вглядываясь в незнакомую грузин

скую вязь. — Какой красивый шрифт, не могли бы вы дописать еще несколько слов, сделайте одолжение.

— С удовольствием, — ответил Миша и вырисовал: «Гмерто, рамдени дарткмули адамианиа ам квеханазе!» — «Боже, сколько чокнутых людей на этом свете!»