Эдуард Стрельцов - Вижу поле...

Счет был 1:1. И тут пенальти назначают «Локомотиву». У нас тогда Золотов Юрий Васильевич считался пенальтистом. Но взялся пробить я — бомбардир все-таки, в том сезоне пятнадцать голов забил.

И неудачно пробил. Все расстроились — и я, конечно, больше всех.

Не надо было мне, наверное, одиннадцатиметровые исполнять Противопоказано мне их бить. Ведь если не забью — я дальше не игрок, впору вообще с поля уходить. И как подумаю заранее, что могу подвести товарищей, уж точно не забью.

Самое трудное — уберечь себя от огорчений, после которых сразу перестает идти у тебя игра. Уж потом ладно, можно попереживать, а пока идет игра — забудь про этот свой промах. Да и после игры лучше не терзать себя.

Но я этому за всю жизнь в футболе не научился — не мог не расстраиваться в таких случаях. Правда, научился, кажется, делать вид, что с меня, как с гуся вода. И некоторые верили, что не очень расстроен…

Как же я, однако, на самом деле переживал и как сердился на себя на эти переживания!

Поэтому и на партнеров за промахи редко сердился, никогда никого ошибкой не попрекал — понимал: каково им сейчас… Да и чего проще сказать товарищу: ладно, сейчас забьем, куда они денутся? И сам, когда других утешать начнешь, быстрее поверишь, что обязательно все будет хорошо.

В Киеве в шестьдесят восьмом году, когда динамовцы шли в лидерах, проигрываем у них на поле — 1:2. Последние минуты идут, я пас выдаю Гене Шалимову такой, что и делать нечего: забивай и никаких. Только в створ ворот попади. А он не попадает. И время истекает — проиграли.

В раздевалку приходим. Гена бутсы об пол — и в слезы: «Все, бросаю футбол!» Я тоже огорчен, но вижу, в каком он состоянии, и ничего не остается: утешаю. И еще рассердился на него — не за ошибку, а за эти слезы. «Перестань, — говорю, — что за дела? Со мной, что ли, такого не было? Какие я мячи не забивал — ты бы посмотрел! Из таких положений — лучше и не бывает…»

Других все-таки легче утешать, чем самому себя оправдывать…

Я ведь и после случая с «Локомотивом» в сезоне пятьдесят пятого еще не раз бил пенальти. И опять, случалось, неудачно — и снова зарекался…

А иногда ничего получалось и с одиннадцатиметрового… Например, с ЦСКА в шестьдесят восьмом году играли — я пенальти неплохо пробил… Но это уже как бы во второй моей жизни в футболе произошло…

2 мая 1956 года на стадионе «Динамо» в Москве матчем торпедовцев со «Спартаком» завершился, как стало ясно чуть попозже, некий важный цикл зрительского восприятия футбола.

В том же летнем сезоне к 1 Спартакиаде народов СССР в столице открылся огромный стадион в Лужниках — ныне главный, центральный и обжитой.

Динамовское поле, с которым связан весь послевоенный футбол, ничуть не утратило своего значения — арены привычной и престижной.

Но поле это перестало быть единственным — широким экраном, премьерным экраном большого футбола стали Лужники.

Знатоки, по-прежнему предпочитающие футбол с трибун футболу по телевизору, обязаны были вносить теперь определенные коррективы в предстоящее им восприятие игры в зависимости от амфитеатра — старого или нового стадионов, — где занимали они свое место.

Разумеется, для тренированного глаза такие коррективы скоро не составили труда — и адаптация в Петровском парке, после того как смотрел футбол на берегу Москвы-реки, или на берегу Москвы-реки после футбола в Петровском парке, не отнимала у завсегдатая много времени.

Тем не менее, что-то кончилось и что-то начиналось после 2 мая 1956 года — дальнейшие события это, в общем, подтвердили…

Эдуард Стрельцов был одним из виновников начинавшегося. И он же больше других, как оказалось, оставался связанным с тем, что прошло, но не стало подвластным забвению.

…Команды играли тогда с пятью форвардами. Вся спартаковская линия атаки, считавшаяся лучшей в стране, состояла из игроков сборной. С торпедовской стороны на места в этой же линии олимпийской команды претендовали два таланта — Иванов и Стрельцов.

Матч свел, таким образом, в поединке всех сильнейших форвардов страны.

Но двое против пятерых?

Арифметика оказалась ни при чем — торпедовское нападение превзошло в тот день спартаковское. Счет был 2;0 в пользу «Торпедо».

Стрельцов столько сказал тем матчем о своих возможностях, что игру его 2 мая мало назвать выдающейся. Игру Стрельцова против «Спартака» следует считать программной.

Торпедовский центрфорвард задал тон всему футбольному сезону, закончившемуся глубокой осенью олимпийской победой советской сборной в Мельбурне.

В майском номере «Огонька» обозреватель Юрий Ваньят, выражающий официальную точку зрения, рецензируя матч между «Спартаком» и «Торпедо», размышляет о лучших центрфорвардах нашего футбола вообще, начиная с довоенных времен. Материал известного обозревателя проиллюстрирован следующими фотографиями, момент игры 2 мая (Стрельцов «терзает» спартаковскую защиту, которую, кстати, тоже составляют кандидаты в сборную) и далее отдельные изображения Всеволода Боброва, Григория Федотова, Никиты Симоняна и Эдуарда Стрельцова, только что завершившего атаку ударом под верхнюю перекладину ворот. Суммируя свои впечатления от матча, открывшего олимпийский сезон в Москве, Ваньят пишет: «Душою этого (торпедовского то есть) нападения и был Эдуард Стрельцов. Может быть, впервые после Федотова и Боброва увидели мы центр атаки во всем его блеске».

…Вот уж действительно был год какой то бесконечной длины.

Мы знали — главное Мельбурн, Олимпиада. С весны прийти в лучшей своей форме к ноябрю-декабрю — началу олимпийского турнира.

Но беречь себя, не тратить себя в играх календаря — тоже никак нельзя было.

В «Торпедо» появились молодые игроки, в утверждении которых в составе мы с Кузьмой были кровно заинтересованы.

В тот год Слава Метревели у нас появился. Сыграли первые свои игры Юрий Фалин, Шурик Медакин, Николай Маношин, Леха Островский. Воронин вспоминает, как они нас встречали, когда мы из Мельбурна вернулись, — он уже, оказывается, был в «Торпедо».

До бронзовых медалей в чемпионате мы опять недотянули, хотя в нервом круге торпедовцы победили не только «Спартак», чьи защитники никак не могли найти свою игру против нас с Кузьмой, но и московское «Динамо», с которым, наоборот, нам очень трудно приходилось играть из-за непробиваемости Левы. В тот год мы его все-таки «пробили» в одной игре, но я об этом попозже расскажу, чтобы не отвлекаться от наших олимпийских дел.

Играли мы в целом, конечно, хуже, чем «Спартак», ставший чемпионом, и «Динамо», занявшее второе место. Особенно отстали мы от них во втором круге.