Виктор Васильев - Актеры шахматной сцены

Подавляющее большинство шахматистов – одни в большей, другие в меньшей степени – придерживается иных взглядов. Нет, они не против, естественно, наилучших ходов, но иногда готовы действовать гибче, а то и вовсе наперекор логике. Даже такой строгий реалист, как чемпион мира Анатолий Карпов, декларирующий свою приверженность неукоснительному подчинению шахматным канонам, и тот не отрицает, что может иногда «сыграть на противника».

Выиграв матч на первенство мира у Капабланки, Алехин, между прочим, сказал: «В шахматах фактором исключительной важности является психология… Вообще до начала игры надо хорошо знать своего противника, тогда партия становится вопросом нервов, индивидуальности и самолюбия…».

Будь концепция Стейница, несомненно величайшего шахматного мыслителя, верна, шахматы утратили бы изрядную долю своих колдовских чар и стали бы преимущественно логической игрой. К счастью, в шахматы играют не абстрактные А и Б, но люди со своими неповторимыми характерами, со своими достоинствами, слабостями, а иногда и чудачествами. Тот же Алехин утверждал, что шахматисты борются не с фигурами, а с «противником, с врагом, с его волей, нервами, с его индивидуальными особенностями и – не в последнюю очередь – с его тщеславием».

Живого общения с этими людьми, разгадывания их индивидуальных качеств, особенно в конфликтных, стрессовых ситуациях, и жаждет любитель шахмат, приходя в турнирный зал. Шахматы для него, помимо всего, еще и зрелище, спектакль. Спектакль, который не только развлекает, но и позволяет глубже проникнуть в суть шахмат, в суть шахматного творчества, шахматной борьбы.

Давид Бронштейн, один из самых преданных ценителей эстетического начала в шахматах, видит в любимой игре прямые родственные связи не только с драматическим, но и с эстрадным искусством. Лет пятнадцать назад он в интервью высказал такую идею:

«Есть у меня еще одна мечта – посетить театр шахматных представлений. Афиша могла бы выглядеть так:

«Театрализованные постановки, фрагменты партий, воссоздание картины, скажем, предпоследнего тура знаменитого гастингского турнира, повторение какой-либо феноменальной комбинации Таля (в присутствии автора-консультанта). Обозрение в двух частях: «Гроссмейстер Сало Флор в журналистике (по страницам журнала «Огонек», автор С. Флор.) Знаменитые партии знаменитых чемпионов! Ладейные эндшпили Капабланки! Юмор Савелия Тартаковера! Сеансы одновременной игры. Международные дискуссии…»

Действительно, заманчивая программа, не правда ли? И тут уже иногда актеров шахматной сцены будет нетрудно спутать с обычными актерами.

Но нас интересует не внешняя театральность шахматного искусства, а внутренняя, подспудная, которая заставляет шахматистов ощущать себя актерами в ходе игры. Ощущать в общении друг с другом, в общении, пусть и молчаливом, со зрителями, наконец, и в общении с самими шахматными фигурками, ибо в процессе игры бесчувственные жители шахматного королевства оживают, становятся коварными, хитрыми, злыми, а иногда беспомощными, взывающими к помощи, да мало ли какими еще!..

Это общение тем интереснее, что – не будем все же увлекаться! – при всей близости шахмат к искусству в их изначальной природе лежит борьба, иначе говоря – спорт. Сомнений нет – элементы борьбы можно увидеть и в конкурсах музыкантов, но там участник демонстрирует свое умение, свой талант без помех со стороны конкурентов. В шахматах же каждый раз происходит единоборство двух интеллектов, двух характеров, в конечном итоге – двух личностей.

Эту особенность шахмат тонко почувствовал Альберт Эйнштейн, написавший в 1952 году предисловие к книге Й. Ханнака «Эмануил Ласкер. Биография чемпиона мира». Восхищаясь личностью Ласкера, с которым Эйнштейн неоднократно встречался, считая его одним из самых интересных людей, с которыми ему довелось познакомиться в последние годы, восхищаясь «необычайной мощью его ума», гениальный ученый вместе с тем счел необходимым высказать по поводу шахмат субъективную точку зрения, не совпадающую с широко распространенными представлениями об этой игре. «Я должен даже признаться, – писал Эйнштейн, – что мне чужды присущие этой игре формы подавления интеллекта и дух конкурентности».

Разумеется, эта точка зрения может быть признана спорной, тем более что в том же предисловии Эйнштейн прямо говорит: «Сам я не шахматист…» Но ведь со стороны бывает виднее… Кстати, и Лев Толстой признавал, что в шахматах «есть дурная сторона: выигрывая, мы огорчаем своего партнера».

Так или иначе, шахматное единоборство принимает порой ожесточенный характер, тем более в матчевой борьбе, где личностные свойства играют важнейшую роль.

Матчи, особенно короткие, оказывают порой такое психическое воздействие, что участники их публично дают обещание никогда больше не выступать в такого рода соревнованиях.

Гроссмейстер Леонид Штейн дал системе коротких претендентских матчей на редкость лаконичную и выразительную характеристику:

– Матчи – разновидность самоубийства, правда медленного.

Когда Смыслова спросили, кто, по его мнению, победит – Спасский или Фишер, – экс-чемпион мира ответил весьма своеобразно: «Я уже играл три матча на первенство мира, и с меня хватит. Кто сейчас победит: Фишер или Спасский – это их дело». Прошло одиннадцать лет, и матчененавистник выступил, и с неожиданной силой, в претендентском соревновании 1983 года. Правда, немалую роль тут сыграло неверие в возможности 62-летнего ветерана. Смыслова, как мы знаем, это неверие сердило (но одновременно и подстегивало!).

Смыслова можно понять. Ветераны-актеры, если это выдающиеся актеры, вызывают у любителей театра благоговейное отношение. Шахматные актеры пожилого возраста, даже если они и выдающиеся шахматисты, вызывают почтение у болельщиков не всегда. Вспомним, как многие удивлялись, зачем это Ботвинник после поражения в матче с тем же Смысловым, а затем с Талем решился на матч-реванши, зачем ему лишний раз травмировать себя. А чем это кончилось?.. Конечно, отношение к шахматистам определяется прежде всего их спортивными результатами, но ведь Ботвинник как раз и победил, однако перед реваншами в него не очень-то верили…

Большинство матчей на первенство мира начиналось при вполне лояльных отношениях соперников, заканчивались же такие соревнования часто при резко ухудшившихся взаимоотношениях, а то и при полном их разрыве.

Хорошо известно, что враждовали между собой Тарраш и Ласкер, Ласкер и Капабланка, Алехин и Капабланка. Тарраш считал, и не без оснований, что Ласкер, мягко говоря, не рвался играть с ним матч в пору расцвета шахматной силы своего соперника. Тарраш не скрывал своей неприязни, даже открыто демонстрировал ее. Когда Ласкер все же согласился играть матч и любители шахмат накануне этого соревнования пытались примирить Тарраша с чемпионом мира, Тарраш заявил: «Господину Ласкеру я смогу сказать только три слова: шах и мат».