Виктор Васильев - Актеры шахматной сцены

Сам он вовсе не считал этот драматический эпизод просто везением. Уж он-то знал, что все эти «счастливые случайности» покупаются дорогой ценой (когда после партии со Смысловым он шел в гостиницу, у него подкашивались ноги). Но для широкой публики этот «кузнец своего счастья» оставался любимцем фортуны, и тут уже ничего нельзя было поделать.

Катастрофа в партии с Фишером тяжело подействовала на Кереса. В следующих трех турах он продвинулся вперед всего на очко. Таль же, воодушевленный удачным спасением, сделал рывок. Начиная с шестнадцатого тура он возглавил турнирную таблицу, чтобы уже не уступать первого места до самого конца состязания. В этот день Таль одолел Глигорича, а затем поверг наконец, играя черными, и самого Кереса.

Эта победа стоила двух. Сумей Керес победить, и он не только вновь вырвался бы вперед, но третьим выигрышем подряд нанес бы, возможно, Талю психологическую травму. Зато и поражение Кереса неминуемо должно было сыграть в этой трудной для него ситуации роковую роль. Собственно, так оно и вышло.

Положение в турнире обязывало Таля играть спокойно. И хотя ему страшно хотелось снова очертя голову кинуться на укрепления соперника, он – кажется, первый раз в жизни – попытался проявить благоразумие и воздержаться от сумасбродств. Может быть, это ему и удалось бы, но теперь уже Керес, на свою беду, был настроен агрессивно. И Таль, изменив первоначальному решению, решил пойти навстречу замыслам противника.

Атака Кереса выглядела очень опасной, и черный король оказался в неприятном окружении нескольких белых фигур. Но перед лицом смертельной угрозы Таль защищался необычайно хладнокровно. И стоило Кересу допустить неточность, как Таль немедленно перехватил инициативу и начал контрштурм. В жестоком обоюдном цейтноте он переиграл Кереса и одержал необычайно важную – и в спортивном, и в психологическом смысле – победу.

Это еще не было концом дуэли – творческий дух Кереса не угас, но это было уже началом конца. Рана, нанесенная Кересу в семнадцатом туре, продолжала кровоточить до последнего дня. Тем значительнее подвиг выдающегося гроссмейстера, который в следующих пяти турах набрал четыре с половиной очка! Но трагедия Кереса состояла в том, что и его главный соперник не снижал темпа.

Завершающий день загребского этапа был неожиданно отмечен небольшим спектаклем. Проиграв до этого Талю две партии, Бенко с серьезным видом стал утверждать, что Таль гипнотизирует его, и открыто объявил, что следующую партию будет играть с ним в темных очках. Это заявление было с ликованием воспринято прессой – назревало нечто если не скандальное, то уж во всяком случае необычное и, уж конечно, не свойственное добропорядочной атмосфере шахматных состязаний.

Публика, естественно, была заинтригована, и Бенко в этом туре оказался наконец в центре внимания. Сев за столик со строгим, даже торжественным видом, он вынул темные очки и без тени улыбки водрузил их на нос. По рядам прокатился возбужденный и удовлетворенный шепот: гроссмейстер сдержал слово, каким же будет ответный ход Таля?

Можно без всякого преувеличения сказать, что ответный ход – а он был вполне в духе Таля – ошеломил Бенко. Возникла откровенно водевильная и в то же время чисто шахматная ситуация: применив «новинку», Бенко нарвался на заготовленную дома реплику. Ибо Таль, сохраняя такой же торжественный вид и уже явно играя на публику, вынул из кармана одолженные у Петросяна огромные темные очки и тоже надел их, причем для верности поглядел в зал. Публика хохотала, смеялся довольный своей проделкой Таль; даже улыбнулся, впрочем довольно кисло, сам Бенко. Отступать было некуда, очков Бенко не снял, хотя они ему и мешали. Талю же очки, конечно, надоели, и он сунул их в карман, хотя зрители, жаждавшие продолжения спектакля, и кричали Талю, чтобы он снова их надел. Как и следовало ожидать, очки не помогли, и уже после двадцати ходов позиция Бенко была безнадежной.

После двадцать первого тура претенденты расстались с Загребом и направились в Белград. На прощальном вечере Талю был вручен приз газеты «Вестник» – за лучший результат в третьем круге: он увозил из Загреба шесть очков. Всего же у него теперь было пятнадцать с половиной. Керес имел четырнадцать. Большой заголовок над репортажем в одной из югославских газет был таким: «Семь гроссмейстеров приближаются к Белграду, Таль – к Ботвиннику!..»

Финиш турнира проходил в Белградском Доме профсоюзов, зал которого вмещает до двух тысяч зрителей. Здесь состоялась очередная и последняя встреча со Смысловым, встреча, которая по напряженности, драматизму и неожиданности финала не уступала трем предыдущим. Нетрудно понять, что Смыслову очень хотелось проучить Таля: во второй партии тот задел самолюбие экс-чемпиона мира, выиграв у него в эффектном стиле, в третьей же ускользнул от экзекуции, когда рука с розгой была уже занесена.

А Таль? Были ли у него причины рваться врукопашную? Вряд ли. Его, пожалуй, больше устроил бы не жаркий диспут, а мирная беседа за шахматным столиком. Но на финише его, как всегда, заносило! И, едва закончив дебют, он ринулся вперед, не разбирая дороги.

В ответ на движение королевской пешки Смыслов избрал на этот раз не Каро-Канн, а более инициативную сицилианскую защиту. Вскоре в центре и на королевском фланге завязались стычки. А затем Таль неожиданно пошел на явно не оправданную жертву коня. Отважившись на этот шаг, Таль отлично сознавал, что кидается в омут. Но он ничего не мог с собой поделать.

Заполучив лишнюю фигуру, Смыслов был занят поначалу ликвидацией непосредственных угроз. С этой задачей он благополучно справился, но при этом попал в цейтнот. Таль же продолжал вызывать злых духов, и на доске завихрился комбинационный смерч. Смыслов начал путаться, совершил одну ошибку, другую, непостижимым образом увел ладьи от короля, оставив его без свиты, и на 41-м ходу Таль нанес неожиданный удар, после которого оставалось только капитулировать.

Это была уже откровенно пиратская игра. Таль, правда, в душе сознавал, что в этой партии не только ходил по краю пропасти, но и почти свалился в нее. И все же он испытывал огромное удовлетворение. По неписаным шахматным законам нельзя было, оставшись без фигуры и не имея за нее достаточной позиционной компенсации, рассчитывать на спасение, тем более на победу. Но вот он доказал обратное.

Партии, подобные этой, ломали привычные представления. Коэффициент полезного действия фигур и пешек Таля был невиданно высок. Поэтому, действуя и меньшими силами, Таль создавал на стратегически важных участках шахматного фронта опасное давление. А если в таких партиях и присутствовало то, что принято именовать «везением», то Таль был вправе по этому поводу сказать: «Добейтесь того, чтобы вам так везло! Рискуйте так же, как я, оставайтесь без пешек и фигур, и да поможет вам бог!».