Василий Панов - Рыцарь бедный

– Миша молодец! – говорила она матери. – Остепенился, не шляется до поздней ночи бог знает где, а сидит дома и работает. Иногда мне поможет, воды принесет, дров наколет, то да се и за ребенком посмотрит. Взялся за ум! Вот только скоро ль начнет с журнала прибыль получать? Говорят, Некрасов на журнале «Современник» большие тысячи имел. Вот бы нам!

Но когда она спросила мужа, скоро ли можно ожидать получения крупных подписных сумм и вернет ли он взятые из ее грошового приданого триста рублей, Чигорин растерялся:

– Потерпи, Оля, – ласково ответил он. – И Москва не в один день строилась. Еще не все русские шахматисты знают о журнале. Вот с Нового года можно ожидать большей подписки. Люди привыкли получать журнал с января. Я маху дал, что не подождал немного. А деньги твои верну. Деньги будут! Должны быть! – убеждал Михаил Иванович не только ее, но и себя, – хотя, говорят, не в деньгах счастье…

– Не в деньгах? – иронически спросила жена. – Что ж ты раньше этого не говорил, когда за меня сватался? Вот ты служить не хочешь, делом брезгуешь, а мне Федор Федорович рассказывал, что ваш столоначальник очень хвалил и почерк твой и умение писать. «У Чигорина, говорил, есть слог. Толково излагает дело».

Чигорин качал головой.

– Не по душе мне! Как журнал окрепнет, начнет приносить доход, плюну на всякое начальство.

– Плюнешь? Напрасно! Вот Федор Федорович рассказывал про знаменитого Петрова. Не то, что ты! Играл не хуже тебя, и не с голодранцами, а с фельдмаршалами, генералами, князьями, графами, даже к императрице был приглашен показать ей задачу о том, как Наполеон удирал из Москвы. Вот и дослужился до тайного советника! Это я понимаю! А ты как был коллежским регистратором, так и остался. И свое жалованье Петров – раз в сорок больше, чем твое, – не швырял на издание всяких глупейших журналов, от которых одни слезы, а не деньги.

Михаил Иванович подошел к жене и нежно обнял ее.

– Оля! Не гожусь я к чиновничьей карьере, пойми! И не о ней думаю, не о ней мечтаю. К тому же Петров был образованным человеком, с большими связями, в хороших чинах смолоду, а я – мелкий писец, разночинец. Кто меня выдвинет? Да и взяток брать не могу. Помнишь, мы с тобой видели пьесу господина Островского «Доходное место»? Там такая же парочка, точь-в-точь, как мы, и жена поедом ест мужа, что он не хочет, как его влиятельный родственник, грабить казну. И что же в конце концов? Хапугу отдают под суд, и жена убеждается, что муж прав: лучше быть честным.

– Да, но этот… как его… Жадов, что ли, все жалованье жене отдавал, а не на журнал, не играл день и ночь в бирюльки!

– Шахматы – не бирюльки, Оля! – пытался убедить жену Чигорин. – Посмотри, как их уважают и в Европе и в Америке. И у нас будут!

– Пока солнце взойдет, роса очи выест!

– А насчет журнала, что ж… сама видишь, как я стараюсь. Дело новое! И если он пока убыточен, то все же я прирабатываю у «Доминика» свободными вечерами. Через журнал все меня знают и прямо рвутся играть со мною. Вот вчера красненькую принес, глядишь, на днях еще принесу… Потерпи, Олечка! Купим тебе новую шляпку не хуже, чем в пьесе.

Но жена решила излить душу полностью, хотя и была тронута добротой и кротостью Михаила Ивановича.

– Бессребреник ты, Миша, – вздохнула она. – Я уже давно собиралась тебе сказать. Ходишь вот ты иногда в клуб к «Доминику» играть. Я понимаю: деньги нужны – волком завоешь! Вот ты и играешь на ставку и даешь всем фору, как сильный игрок. И поэтому приносишь домой выручки мало. А там бывают помещики из провинции или новички из здешних господ. Люди денежные! Зачем им давать вперед фигуру? Играй на равных! Пока они узнают, что ты лучше всех в Питере, не один целковый перекочует в наш карман. А они будут только довольны, польщены даже, что такому знаменитому игроку на равных проиграли. Будет чем похвастаться перед знакомыми и родственниками! Не жалей их кошелька! Играть на ставку ведь бедные люди не ходят: дворяне, чиновники, господа офицеры, из купцов кто пополированнее…

– Ниже моего достоинства обыгрывать заведомо слабейших, – терпеливо объяснял Чигорин. – И вредно для развития таланта. А когда дам такому любителю вперед ладью или коня, начинается настоящая борьба с обоюдными шансами. И мне играть интересно!

– Интересно? А мне совсем неинтересно, когда к тебе подсядет провинциал, выпросит вперед ладью, а окажется сильным шахматистом второй категории. И я должна с ребенком неожиданно сидеть без обеда. Помнишь, как третьего дня без копейки домой притащился? Черт бы побрал твой клуб, отнимающий у меня мужа и деньги. Черт бы побрал твой паршивый, никому не нужный журнал, на который ты тратишь свое жалкое жалованье, когда у меня нет приличного платья! Разве я затем замуж шла, чтобы нищенствовать?

– Потерпи. Еще годик, два, а потом…

– Эту песню я не первый раз слышу и уж мало верю ей. Ты, Миша, не думаешь обо мне, о дочке, для тебя ферзь дороже жены, а ребенок – хуже пешки! Бедная я, бедная! Вот уж не думала…

Ольга Петровна залилась слезами.

Но Чигорин и без причитаний жены чувствовал, что его надежды не оправдываются.

Тревожило и другое: работа над журналом и служба не оставляли времени для совершенствования мастерства, а необходимость подрабатывать игрою на ставку со слабыми любителями просто пугала его.

И все же как Михаил Иванович ни думал, но видел лишь один выход: всячески улучшать «Шахматный листок», чтобы привлечь больше читателей и сделать его хотя бы безубыточным.

Но пути к улучшению журнала Чигорин по своей журналистской неопытности выбирал не лучшие.

Вместо того чтобы по образцу удачного первого номера ориентироваться на среднего квалифицированного любителя второй и третьей категорий и на талантливую молодежь, которая больше всего рвется к шахматной «науке», Михаил Иванович стал возлагать надежды на людей, интересующихся шахматами только как развлечением, как забавной настольной игрой. С четвертого номера «Шахматный листок» обзавелся подзаголовком «Ежемесячный журнал, посвященный шахматной игре и ее литературе». В нем стали печататься не только интересные для любого настоящего шахматиста материалы: статьи о шахматной жизни, обзоры русских и зарубежных соревнований, анализы дебютов и эндшпилей, исторические и биографические заметки, партии с комментариями, задачи и этюды. Начинают – и, к сожалению, в изобилии – появляться «развлекательные», якобы шахматно-литературные, а на деле убогие «околошахматные» переводные рассказы с налетом тугого остроумия и даже пошлости.

Например, в одном рассказе, занявшем девять (!) страниц убористого, мелкого шрифта – петита, рыцарь освобождает девушку-рабыню. Она предлагает ему сыграть в шахматы. Он говорит, что шахматистки должны всегда играть черными фигурами, «чтобы белизна рук ярче выделялась от контраста».