Василий Панов - Рыцарь бедный

Шумов жестом остановил размечтавшегося собеседника.

– Вы когда-нибудь работали в печати? Знакомы с техникой? Нет! А я работал и сейчас сотрудничаю. Нелегкое дело! Надо не только знать шахматную теорию и историю всесторонне, не только быть безупречно грамотным человеком, надо уметь писать литературно. Надо знать, как производится набор шрифта, уметь править корректуру, верстать, рассчитывать. Надо учитывать стоимость типографских работ – а за сложный шахматный набор втридорога дерут! – оплачивать стоимость бумаги, расходов по пересылке, переписку с читателями…

– Я научусь всему! Не боги горшки обжигают. День и ночь буду учиться, вычислять, корректировать, писать, бандероли клеить… Все!

– Допустим. А где вы возьмете подписчиков? Где деньги на издание? На что сами будете жить?

– Пока… буду служить, а все дело вести вечерами. Подписчиков привлекать буду. Повешу объявления здесь и у «Доминика» о выходе журнала, всем знакомым шахматистам расскажу, в Москву напишу, в другие города. И вас хотел просить сообщить во «Всемирной иллюстрации».

– Это-то конечно, но много ли вы при всем старании наберете подписчиков? Не любят у нас новизны! На большую подписку до выхода первых номеров и не рассчитывайте. И вот сразу убыток. Прогорите!

– На первые четыре номера в этом году денег наскребу. Кое-что скопил. Из маленького жениного приданого возьму сотни три. Заложу, что лишнее. Но почему непременно убыток? Выходил же «Шахматный листок» с 1859 по 1863 год?

– Да, выходил. Почти пять лет. И первый шахматный клуб тогда существовал. И второй. Рассказать вам всю подоплеку?

– Слушаю, Илья Степанович. С интересом! С огромным! Кому же знать, как не вам!

– Так вот, слушайте и поучайтесь.

Шумов приосанился, поманил лакея, заказал ему бутылку мадеры и сифон сельтерской воды. Неторопливо выпил стакан ее, видимо готовясь к долгому повествованию.

– Начну с себя. Я был флотским офицером. Потом высадился на сушу, чтобы подобно вам целиком отдаться шахматам, не бросая службы, разумеется. Одними шахматами и тогда нельзя было жить. Было мне двадцать восемь лет. Поселился в Петербурге, играл со знакомыми, подружился с Карлом Андреевичем Янишем, обрусевшим финном, математиком и шахматным теоретиком. Он на французском языке два тома анализов дебютов выпустил.

В 1852 году решили мы создать первый в Петербурге шахматный клуб во дворце графа Кушелева-Безбородко. Он и сам любил шахматы, а сын его, Григорий Александрович, о котором речь впереди, еще больше. Назвали клуб «Обществом любителей шахматной и военной игры». В числе учредителей были еще бароны Мейендорф и Фредерикс, князья Урусовы и Долгоруков, генералы Анненков, Корф, Розен, почетным членом – фельдмаршал князь Паскевич. Недаром английский шахматный журнал с восторгом сообщил, что в числе членов петербургского клуба сто фамилий первых чинов Российской империи. Знай наших!

Секретарем был Яниш, я ему помогал, чем мог. Вскоре из дворца переехали в специально нанятое помещение в гостинице Демута, потом на Конюшенную. Сочинили и издали «Новый устав шахматной игры», который был потом перепечатан в берлинском шахматном журнале и одобрен лучшими игроками мира.

Сначала в клубе бывало много народу, человек до шестидесяти даже. Заходили писатели Лев Толстой, Тургенев – в силу маэстро играет, ей-богу! – Панаев, Мей, Полонский. И все же не пошло дело! Пустел клуб от месяца к месяцу. Пришлось в его устав включить бильярд, домино, стали даже о карточных играх ходатайствовать, в чем, конечно, отказали. Лет восемь клуб формально проскрипел, а потом тихо погас, как свеча без воздуха. У меня с собою как раз «Шахматный листок» за 1859 год, принес, чтобы вернуть в библиотеку. Вот прочтите, что его редактор Михайлов писал о клубе… он и меня заодно ударил копытом.

Чигорин прочел:

«В последние два года Петербург совершенно охладел к умнейшей и благороднейшей из игр: шахматный клуб, так блестяще начавший свое существование, пустел с каждым днем и в настоящее время существует только по имени: шахматные журналы выписывались в столь незначительном количестве, что газетная экспедиция отказалась от доставки их.

Даже знаменитые наши шахматисты и те покинули славное для них поприще: Яниш весь поглощен математическими вычислениями и неумеренным чтением политических журналов; Урусовых почти никогда нет в Петербурге. Шумов, увы, играет в ералаш и ездит по маскарадам».

Чигорин засмеялся:

– Что такое «ералаш»?

– Это такая карточная игра вроде преферанса или виста.

– И вы вправду ездили по маскарадам?

Шумов пожал плечами:

– Тогда такая мода была. Повальное увлечение маскарадами. Чувствовал, что молодость уходит навсегда, и хотелось окончательно перебеситься. Да я не оправдываюсь перед вами и Михайловым. Шахматы – шахматами, но нельзя в них замыкаться.

– Расскажите о втором клубе, Илья Степанович.

– В 1862 году открыли второе Общество любителей шахматной игры. Старшинами были молодой граф Кушелев-Безбородко, профессор Вернадский и публицист Лавров.

– Лавров? – воскликнул Чигорин. – Тот самый? Известный народник? Помню. Читал. Он считает прогресс человечества результатом деятельности «критически мыслящих личностей». И я так думаю. И в шахматах так же обстоит.

– Не знаю, не читал и вам советую подальше держаться от всяких народников и социалистов, до добра не доведут, – продолжал Шумов. – Они вот все дело со вторым шахматным клубом испортили. Началось блестяще. На гастроли пригласили венгерского маэстро барона Колиша – играть матчи со мною и с князем Сергеем Урусовым. У меня Колиш выиграл шесть, а проиграл только две партии. Везло ему дьявольски, да и нездоровилось мне, ох, уж наш петербургский климат! С Урусовым Колиш сыграл хуже: две выиграл, две проиграл, две вничью. Народу в клубе было – хоть отбавляй! Но, к несчастью, стали приходить не только для игры, но и для разговоров на политические темы. И все люди, которые давно были на плохом счету у тайной полиции. Например, журналист Чернышевский, тот, что вскоре был арестован, подвергнут гражданской казни и сослан в Сибирь. Чернышевский, как придет в клуб, сядет за шахматный столик, расставит фигуры для отвода глаз и начнет с другим социалистом разговоры разговаривать, а не играть. Постоянно у нас бывали Некрасов, Писемский, Писарев, карикатурист Степанов, сатирики братья Курочкины, журналист Благосветлов – все, кроме Писемского, – народ аховый, люди неблагонамеренные…

– Но это и есть «критически мыслящие личности», лучшие люди России! – воскликнул Чигорин. – Их знает и любит вся интеллигентная публика.

Шумов сурово посмотрел на него.