Эксперт F1 Джеймс Аллен - Михаэль Шумахер – номер один

Эдди Ирвайн вспоминает то удручающее впечатление, которое болид 1996 года произвел на гонщиков:

«В 1996 году мы были в полном дерьме. Я помню, как, увидев машину, я сказал: «Она слишком уж отличается от машин остальных команд». Оказалось, что остальные правы, а мы ошиблись. Эта машина была на втором месте в рейтинге самых ужасных болидов [после Jaguar R2], которые когда-либо выходили на гоночную трассу. Чистой воды безумие, полная противоположность тому, что позже построил Росс. Машина 1996 года была плодом вдохновения и полного отсутствия здравого смысла.

Как Михаэль водил эту машину, я не знаю и никогда не узнаю. Это меня впечатляло. Я сам боялся повернуть руль: невозможно было предугадать, как болид себя поведет – повернет сразу же, через полсекунды или секунду. Михаэль боролся с машиной на каждом миллиметре трассы. Я же не мог так себя насиловать. Он выиграл три гонки, что является одним из величайших достижений за всю историю гоночного спорта. На ней он четыре раза оказывался на поуле, и я просто стоял, открыв рот, и наблюдал за его достижениями. В том году Михаэль реально зарабатывал свои деньги.

Я ненавижу аэродинамическую чувствительность машин с подвижными аэродинамическими элементами. Та, первая Ferrari была чувствительна к любым перегрузкам. Думаю, именно тогда в полной мере проявился гений Михаэля, потому что он мог водить такую машину, а я нет. Но с годами, по мере того как болид становился лучше и лучше, я почти сравнялся с результатами Шумахера. Я не то чтобы стал больше работать, просто машина мне подходила».

В болиде Ferrari 1996 года Шумахер был бессилен и не способен бросить вызов Деймону Хиллу на Williams и его новому партнеру по команде Жаку Вильневу. Немец приложил поистине нечеловеческие усилия и выиграл гонки в Барселоне, Спа и Монце. По его совету Тодт связался с Россом Брауном и Рори Берном и убедил их перейти из Benetton в Ferrari. Берн планировал уйти на пенсию и организовать в Таиланде центр скуба-дайвинга, но его разубедили. Двум конструкторам не разрешалось уйти из Benetton до конца сезона, поэтому они не могли ни участвовать в разработке болида 1997 года, ни перестраивать систему в Маранелло.

Настроение в Ferrari в 1996 году было упадническим. Инженер Энцо Касторини, ответственный за двигатели Шумахера, вспоминает то время: «Мы были настроены пессимистично. Когда мы снова начнем побеждать? Никогда».

Игнацио Лунетта, гоночный инженер Шумахера, работал с бывшими пилотами команды Жаном Алези и Герхардом Бергером и отнесся к появлению Шумахера как к глотку свежего воздуха.

«Отношения с Михаэлем были спокойные, нормальные. Несмотря на всю мою любовь к Алези, я должен признать, что между ними есть большая разница. Михаэль ведет/людей за собой, что и должен делать лидер. Но не как Бергер, который хочет, чтобы его воспринимали как технического директора, хотя он таковым не является ни по рангу, ни по компетентности. Влияние Шумахера выражалось в том, что в команде перестали принимать отговорки и давить друг на друга перестали. Были неприятные инциденты в 1996 году, самый худший – в Канаде, когда сломалось сцепление. Мы провели плохой пит-стоп, а затем полетел карданный вал. Когда Михаэль вернулся в боксы, мы посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись».

Всем остальным это тоже казалось смешным. Швейцарский журналист Роже Бенуа организовал своеобразный тотализатор, для участия в котором Берни Экклстоун и другие платили по пятьдесят долларов перед каждой гонкой сезона-1996. Они делали ставки, на каком круге сойдет Шумахер. На Гран-при Франции дело приняло совсем ужасный оборот: Михаэль сошел на установочном круге, даже не доехав до стартовой черты. Его машину забрал эвакуатор, и он вернулся в паддок, все еще сидя в болиде, — картина полнейшего бессилия. Когда Росс Браун добился того, что машины стали надежными и Шумахер мог целый сезон ездить без единой технической проблемы, эта глава в истории Михаэля была забыта.

Шумахер очень, мягко говоря, ждал прихода Брауна в конце 1996 года. «Он принял очень и очень смелое решение, когда перешел в Ferrari, потому что он не знал структуры команды, — говорит Росс Браун. — Он был слегка разочарован: не понимал, какие шаги нужно предпринять, чтобы поставить команду на рельсы. Михаэль не наблюдал никаких планов развития на ближайшие годы, к чему успел привыкнуть в Benetton. Тогда он понял, что нужно менять состав команды».

Две гонки в 1996 году могут послужить яркими примерами того, какой сложный это был сезон для Шумахера. Его поведение тоже говорит о многом.

Он ни в коем случае не увиливал от ответственности и не искал отговорок. Он выражал стопроцентное раскаяние, которое критикам хотелось бы видеть чаще с его стороны. Эти слова сослужили ему хорошую службу: СМИ отдавало ему должное, а публика сочувствовала.

В предыдущие годы Михаэль побеждал в Монако и знал, что в гонке по городским улицам у Ferrari минимальные шансы на успех. В Монако разница между плохой и хорошей машиной ощущается меньше всего и гонщик играет определяющую роль. Шумахер заслуженно занял поул-позишн, проехав искрометный круг, рискуя в каждом повороте, флиртуя с поребриками по периметру трассы.

День гонки оказался дождливым, и, учитывая беспрецедентное мастерство немца в дождевых условиях, все говорило о том, что первая победа Шумахера за Ferrari будет чистой формальностью. Вместо этого он разбил машину на первом круге гонки. Немец очень плохо стартовал, пропустив вперед Деймона Хилла, а затем машину понесло в заграждение в повороте «Портье». Это произошло полностью по его вине. Безутешный Михаэль пешком вернулся в паддок, заперся в моторхоуме Ferrari и просидел там полчаса наедине со своими мыслями, а потом вышел к журналистам. Когда он появился, он сумел все обыграть просто безупречно:

«Я крайне расстроен. Расстроен и зол на себя. Лишь я один виноват в том, что случилось. Я зацепил обочину и не смог удержать машину по своей вине. Трасса была скользкой, но я один допустил эту кошмарную ошибку. Я человек и могу ошибаться, но я очень расстроен за Ferrari, потому что это была первая реальная возможность для нас побороться за победу в гонке. Теперь я просто обязан сделать все правильно, вернуть долг команде и болельщикам».

У Михаэля впоследствии были и другие спорные ситуации, после которых многие его приближенные ждали от него действий, как тогда в Монако, но подобное было скорее редкостью. Несмотря на то что поднять руки и признать свою неправоту иногда лучше всего, Михаэль начал считать, что СМИ требуют извинений, особенно итальянцы-католики, настаивающие на признании во имя отпущения грехов. С годами Шумахер все меньше шел у них на поводу. Разумеется, есть разница между простой ошибкой, которая не отразилась ни на ком, и инцидентом с участием других гонщиков." |