Роберт Твиггер - Злые белые пижамы

— Тебе нужно в школу, то есть на работу сегодня? — спросил я.

— Нет, — ответила она.

— Мы должны пойти в парк и съесть пончики там, — сказал я.

На пути к станции мы встретили двойника Сида Вишеса, который затеял заварушку, глупого маленького самоуверенного хама. Я приветствовал его словно брата, которого не видел много лет и увлек его в приятельскую беседу. Он попросил пончик. «Купи себе сам, — сказал я, — эти для меня.» Я сказал это смеясь и в то же время с некоторым удивлением — почему я разговаривал с этим японским мальчиком-панком.

Парк Йойоги был пуст за исключением бегунов, появляющихся из тумана как хрустящие галькой приведения. Мы сидели на скамейках для пикника со столом. Я взял на себя смелость поцеловать Сару. Мы целовались в течение приятно долгого времени, прерываясь периодически, чтобы отдышаться. Когда мы съели пончики и вдоволь нацеловались, мы отправились обратно к станции.

— Почему ты поцеловал меня? — спросила она.

— Я почувствовал, что так нужно.

Это звучало необоснованно.

— Я почувствовал, что сделать это будет правильным. Утром в парке. В это туманное утро.

— Того, кто много целуется, в Японии мы называем kissama , — сказала она серьезно.

В парке Йойоги блуждала бездомная домашняя птица, это отвлекло меня на некоторое время.

— Поехали в гостиницу и снимем всю нашу одежду, — смело предложил я.

— Возможно, как-нибудь, — сказала она, улыбаясь. — Но не сейчас.

Мы шли в тишине. У входа в подземку я сказал «до свидания» Саре. Она сказала, что позвонит.

Я повернулся и пошел обратно по улице Харадзюку к Шибуя. Крошечные улицы были полны чудес в то утро. Магазин по обработке древесины, в котором солнце поймало единственным лучом света спешащие частицы пыли. Кот с колокольчиком, который звонил, когда тот бежал. Кофеварка, которая играла глупую мелодию пока я ждал свой кофе, капающий по капле. Монета в 100 йен на полу, которая обеспечила меня достаточным количеством денег, чтобы купить утреннюю газету. Чудеса.

На следующий день объявился Бэн. Он очень стеснялся того, что исчез вместе с девушкой. Он был очень романтичным в отношении женщин и не хотел, чтобы я подумал, что он был помешан на сексе или что-то подобное. Я сказал ему о моем приключении и на протяжении всего рассказа он ждал, что я скажу, как я сломал челюсть одному парню и дал коленом по роже другому. «Дело не в этом, — сказал я, — Патрик показал мне, что важнее всего расслабленность. Расслабленность в сочетании с бдительностью — это главное.»

Это был воскресный вечер. Мои колени все еще были в отвратительном состоянии. Мысль о том, что я добровольно придавлю всем своим весом две открытые раны на коленях, приводила в уныние, не сказать хуже. Впервые я серьезно задумался о том, чтобы бросить курс. К тому времени я стал одержим идеей о том, чтобы доводить все до логического конца, но дело выглядело мрачно, совсем не радужно. И еще маячила специальная летняя «тяжелая» тренировка ранним утром. Приключение предыдущей ночи было всего лишь отвлечением. Это была реальность, и я не знал, сколько еще могу выдержать. Я хлебнул из бутылки «Дикой Индейки», чтобы немного забыться. Бэн потянулся за бутылкой.

— Ты же не любишь виски, — сказал я.

— Люблю, — сказал он с хитрым видом. У Бэна был инстинкт туриста хватать все, что выглядит бесплатным.

— Когда оно закончится, оно закончится, — сказал я нравоучительно. — И тогда нам останется только разделить боль друг друга. Дай сюда.

Сара не звонила, но, возможно, я был сбит с толку этим обещанием. Теплота от выпитого виски начинала давать о себе знать.

«Ты не знаешь, сколько стоит эта дрянь?» — спросил я Бена.

Телефон зазвонил.

Это была не Сара. Это был Пол. Странное бредовое чувство пришло ко мне.

Пол говорил официальным тоном.

— Есть плохие новости. Канчо-сенсей умер. Он скончался сегодня рано утром. Нельзя сказать, что мы не ожидали этого раньше или позже, но это до сих пор шок.

— Да, — я придал своему голосу обеспокоенности. — Как ужасно, я имею в виду, какое жуткое дело.

— Да, ну, такое случается. Додзё будет закрыто, конечно, на неделю. От сеншусеев ожидается посещение похорон в четверг.

Я еще несколько раз выразил соболезнования и отключил телефон. Я сделал победный удар кулаком в воздух. Потом проверил, что телефонная трубка лежит на телефоне.

— Да! — заорал я. — Да! Да! Да!

— Он умер, правда? — сказал Бэн.

— Да! Да! Да!

— Сколько дней отдыха?

— Одна целая чудесная… неделя! Да!

Мы схватили друг друга и закружились в победном танце по кухне.

— Время выпить еще виски.

— Не виски — неси шампанское!

Я прошел мимо фонаря Канчо по пути на станцию. Возможно, с годами здесь должна быть прикреплена табличка во славу жизни великого мастера боевых искусств. Хотя и много путешествовал за свою жизнь, он родился в 1916 году именно в том же районе, где и умер через семьдесят девять лет. Его отец был состоятельным доктором и в собственном доме построил додзё, чтобы местные люди могли там заниматься дзюдо. Доджо назвали Ёшинкан, что означало «место культивации духа».

Канчо ценил семейный подход, поэтому, когда он основал собственное додзё и начал обучать полицейских и мирных граждан смертоносному искусству, которое он знал, он продолжил использовать название Ёшинкан. В течение почти четырех десятилетий он продолжал учить, и теперь, когда он умер, никто достаточно не представлял, кто получит мантию мастера. Канчо не оставил никаких конкретных распоряжений, так что выстраивалась борьба за власть, в основном между Чида-сенсеем и сыном Канчо, Шиодой-младшим. Я знал, что на похоронах ведущие учителя предстанут перед миром единым фронтом, но уже после в додзё пошли слухи о возможном расколе на две фракции.

Стоял жаркий день для похорон, «34 градуса по Цельсию» — неоном возвещал цифровой термометр на возвышающемся около станции здании, а все еще было 9 утра. Мой черный костюм установленного образца был шерстяным, и в подмышках уже промок литрами пота. Я потел так сильно, что не было смысла снимать пиджак — к чему показывать неудобство?

От станции до похоронного храма мальчики-школьники в традиционных черных пальто с прусскими воротниками и нарукавными повязками стояли через каждые несколько метров, чтобы направлять постоянный поток скорбящих. Иностранные сеншусеи в ожидании инструкций сбились в тесную группу перед синтоистским храмом. Храм представлял собой большую, усыпанную гравием территорию, заполненную пагодоподобными постройками с одним большим нарядным деревянным строением, где воздавались последние почести. В том числе и денежные, на сеншусеев была рассчитана сумма в размере двух тысяч йен с человека, от более обеспеченных ожидалась большая сумма. Крошечный ученик, Фуджитоми, утонувший в огромном черном костюме, направил нас к скоплению белых навесов, где проходил сбор денег. Полицейские были призваны в качестве похоронных церемониймейстеров. Они пришли в своей униформе и находились в распоряжении Оямады. Иностранные сеншусеи не имели обязанностей, в ответственный момент никто не хотел, чтобы сборище гайдзин испортило все дело. В Японии недопонимания боятся больше всего; исключение иностранцев происходит не от неприязни, а из патологического страха возможного недопонимания и чрезмерного воображения о последствиях такого недопонимания.